Я хмуро оглядел мага.
— Да что тут говорить? Вы и сами всё видите. Клятва его зовёт.
Из-под клятвы и бежал. И не завидую я ему, раз его господин
магическим кнутом учит.
— Так, может, было за что, Матвей? — вкрадчиво прошептала
ЛяльСтепанна. — Может, клятву преступил? На господина напал? Или
убивать начал?
Я посмотрел на неё в упор. Безмятежные, спокойные голубые глаза.
Прозрачные, как водица в мелкой речушке. Совсем как мои.
— Маменька, вы меня за дурака держите? Напал бы на господина —
магия бы сожгла. Клятву бы преступил — магия бы сожгла. А убийцу
кнутом не исправишь. Таких останавливать надобно. Но и такого, кто
своих людей до полусмерти порет, а потом подживляет слегка, чтобы
от боли изводился, я бы тоже остановил.
ЛяльСтепанна усмехнулась, и, словно опомнившись, спросила:
— Так что с Колесовым-то? Зачем ему навигация?
— На военные дирижабли. Британцам нос утереть и честь Российской
Имперской Армии не посрамить.
— Ох, Матвей, — притворно всплеснула руками «маменька». — Да с
кем же нам воевать? У нас две трети государства Гниль пожрала. У
нас врагов нет. Мы никому не интересны.
«Мы никому не интересны» — стучало у меня в голове всю ночь,
пока я занимался рутинными делами.
Прасковья нашла меня, едва я от Евлалии вышел, и клятву всё ж
таки принесла. Я и не препятствовал.
Я чувствовал себя странно после возвращения ЛяльСтепанны. Уже
успел ощутить и Июневку, и ангар, и московский дом с моточным
заводом своими. А тут нате-ка, подвиньтесь. Нет уж, «маменька».
Сынок вырос. И стал мужчиной. А у магов смерти родом мужчина
управляет.
Но, чуялось мне, что легко со второй ролью Евлалия не
согласится.
С другой стороны, у меня появился сильный маг смерти, который и
на сигналку отреагировать может, и имение прикрыть, и добычей сырья
вплотную заняться. Лишние руки в большом хозяйстве всегда
нужны.
Остаток ночи я провёл, выплетая охранно-сигнальную сеть на
основе гнилевого камня из Ярославского имения. Возился долго, но
контур замкнул на Грань. Евлалия выходила ко мне дважды. Поцокала
языком, попробовала с советами лезть, но я отослал. И, чую, не
слишком вежливо: вымотан был уже порядком. Но «маменька» не
обиделась.
Тихон явился ко мне утром, на новеньком, блестящем лакированными
боками мобиле. Длинном, узком, стремительном. Не похожим на
каплевидные гнилемобили Антипа. Скорее, на юркую ласку. И
внутренняя отделка была под стать: дорогой кожаный салон,
отделанная красным деревом приборная панель, золотые ручки.