Наконец, под ладонью нащупался камень. Я отряхнул его, приложил
руку. И стена рухнула вниз, увлекаемая магией. Нам открылся
сумрачный ход, уводящий вглубь, под землю. Соваться туда в полной
темноте я не желал и засветил на ладони искорку. Вторая разгорелась
на руке Антипа.
— Идём.
Здесь не ощущалось ни разрушений, ни обновлений. Ещё бы.
Ухаживать за схроном не требовалось. Его отлично держала магия
артефактов. Даже триста лет спустя. Потратив меньше минуты на
спуск, мы очутились в небольшой земляной пещере. Вряд ли она была
рукотворной: в моё время такая постройка без внимания деревенских
бы не обошлась. Скорее всего, Степан или другие мои предки
действовали магией.
В центре стоял стол, колченогий табурет, а у стены тянулись
длинные полки. Вот и вся обстановка.
Я направился прямо к полкам, а Антип замер у стола, в центре
которого лежал невзрачный треугольный камень. Слуга протянул к нему
руку, и я мгновенно обернулся, почуяв неладное спиной.
— Не тронь! — и, увидев, как отдёрнулись пальцы Антипа, добавил
мягче: — Сожжёт, дурень. Неужто силы не чуешь?
— Чую, — благоговейно выдохнул Антип. — Что это, Матвей
Палыч?
— Коготь жимедя. Я срезал его после первой победы над тварью. И
таскал с собой. Вышел артефакт мага смерти. Надеюсь, ты знаешь, что
это?
— Знаю, — прошептал Антип.
— Вот, — развёл руками я, вновь повернувшись к полкам. — Пять
лет заряжал. С шеи не снимал. Потому и держит Гниль до сих пор.
— Матвей Палыч…
— Я родился триста лет тому назад, Антип. И зовут меня,
действительно, Матвеем. Только не Павловичем. Побединский Матвей
Степанович. Потомственный маг смерти, сын Степана Побединского.
Разведчик Пригранья, маг Артели. Я умер в своё время. Умер глупо,
не заметив ловушки. И меня сюда закинуло, к вам. В порту Приморска
очнулся, двадцать четвёртого июня, заняв тело умершего Матвейки. А
дальше ты знаешь. И эта земля, это имение — мои. И схрон этот мой.
И амулет из когтя жимедя. И артефакты на полках тоже. А поскольку
заряжал их маг с полноценной «десяточкой», по вашему определению, а
потом они триста лет пролежали, напитываясь от близкой Гнили,
думаю, Обмоточного удержат.
Ответа не последовало, и я, встревожившись, обернулся на
Антипа.
Он стоял на одном колене, низко склонив голову.
— Мало вы меня учили, Матвей… Степанович, — произнёс он,
коснувшись исполосованной щеки.