— Ещё моя печать.
— Нет. Тут другое что-то.
С час мы ковырялись с ПалЛяксанычем вдвоём, прикидывая и так, и
эдак, горячо обсуждая самые сумасбродные идеи. Видать, не таким уж
и простым колечко Настасьино оказалось. А я ощутил уют и
удовольствие от совместной работы с Павлом. Тепло, неуловимо
напомнившее мне моего отца. Нет, ПалЛяксаныча я отцом не
воспринимал. Но «папенька» слетало с моих уст легко и
непринуждённо. Я не чувствовал напряжения, сопровождавшего каждую
беседу с Евлалией. И понял вдруг, что с радостью подружился бы с
этим сумасбродным изобретателем.
— Тут, вроде как, следячка, — почесав бороду, задумчиво протянул
ПалЛяксаныч. — Но вроде и без привязки. Колечко, говоришь,
приложил? Ох и горазд ты, Матюха, экспериментировать! Моя кровь! А
колечко где?
Я беспомощно развёл руками.
— Ладно. Смотри. Я сейчас попробую первый контур снять. А ты
аккуратно подденешь вот здесь и здесь. Я дальше пройду. Потом снова
ты. У тебя плетения задвоились, их кропотливо поднимать надо.
Удержишь?
— Да, папенька.
Четверть часа ушло у нас на снятие заклятия. Огромные лапищи
Охотникова-старшего работали ювелирно, выплетая такие тонкие
потоки, что мне лишь завидовать оставалось. Сам-то я погрубее плёл.
Но, наконец, магия поддалась. И мы, пьяные от торжества победы,
отодрали слабо приколоченные доски. Магия их держала хорошо, а без
заклятия одними руками справились.
Внутри лежала толстенная тетрадь, исписанная мелким летящим
почерком. Я пробежал глазами первые страницы и ошалело поднял
взгляд.
Не знаю, насколько искренними были чувства Матвейки к
Настеньке.
Но он копал под Маржинова.
Копал Матвейка под Маржинова, что становилось очевидно с первых
же страниц тетради.
Горячо поблагодарив «папеньку», усмехавшегося в бороду, я
пожелал ему доброй ночи и остался в мансарде один. Павел, видимо,
подумал, что под сложным заклятием хранился юношеский дневник
Матвейки. И пусть дальше так думает.
Моя же ночь осталась бессонной. Я завалился в кровать, дав телу
отдых, и читал тетрадь Матвейки в слабом свете искорки.
Наблюдения юный Охотников записывал сумбурно. Поначалу дотошно
изложил историю семьи, срок женитьбы Маржиновых-старших, появление
детей. Выходило, что потомства у Ильи Ильича долго не было. Но
однажды он приехал с супругой в Кроховку раньше обычного, в марте.
В прочие года семейство отправлялось в летнюю резиденцию в начале
июня и пребывало там до середины сентября, наслаждаясь тёплыми
денёчками. Глава рода периодически оставлял супругу, возвращаясь к
делам в Москву, потом появлялся снова. Тогда же Маржиновы пробыли в
Кроховке аж до октября, причём Илья Ильич отлучался редко и
ненадолго. А в Москву прибыли они уже с маленьким Александром.