Тем не менее совершенно очевидно, что определение стихотворного текста, основанное исключительно на его формальных характеристиках, не может считаться полным и адекватным. Необходимо принять во внимание сущностные особенности концептуального уровня текста. Так, по мнению А. Г. Степанова, стихотворная речь отличается от прозаической полным объемом означающего, где все его признаки представлены как значимые, актуальные [Степанов, 2007: 211]. Другой важнейшей особенностью выступает эстетическая компонента, без которой – даже при наличии всех перечисленных облигаторных и факультативных признаков конструктивного уровня – текст неизбежно теряет статус художественного (ср.: «…единственной функцией, которая будет присутствовать в художественном тексте всегда, остается функция эстетическая, поскольку только она обладает свойством систематизирующего начала в отношении и содержания, и формы литературного произведения» [Николаев, 2004: 51]).
Все сказанное выше объединено в формулировке, предложенной С. Г. Николаевым: стихотворный текст – это «произведение литературного искусства, созданное в соответствии со всеми известными законами языка, характеризуемое наличием незамкнутого ряда сущностных формальных признаков, важнейшими из которых, хотя и не облигаторными, являются ритм и рифма, в котором эстетическая функция выступает как доминирующая, а коммуникативная на ее фоне заметно ослаблена» [Николаев, 2004: 51]. Именно это определение, в котором учтены все генеральные особенности стихотворного текста, представляется нам на сегодняшний день наиболее адекватным. Что, впрочем, никак не мешает нам дополнить его упомянутым ранее особым графическим обликом стихотворного текста как одним из его сущностных дифференциальных признаков.
Нами уже отмечалось, что немаловажной характеристикой любого текста является его коммуникативная направленность. Эта мысль развивается и обосновывается еще в философской герменевтике, рассматривающей язык и текст с позиций их онтологической значимости: только при наличии реципиента язык может осуществить свою главную, назывательную, функцию. «Текст представляет собой <…> фазу в процессе установления взаимопонимания», – отмечает Г.-Г. Гадамер [Гадамер, 1999: 211–212]. Это утверждение поддерживают и представители современной лингвистики – с той лишь разницей, что коммуникативная функция текста сегодня может мыслиться не только как первостепенная (см., например, определение текста как системы речевых знаков, «воплощающей сопряженную модель коммуникативных деятельностей отправителя и получателя сообщений» [Сидоров, 1987б: 38–39], но и просто как одна из (пусть обязательных, но не ключевых) текстовых характеристик [Левин, 1998: 464]. Поэтому кажется логичным, что создание текста любой направленности, в том числе и текста стихотворного, связано с процессом смыслопорождения, вкладыванием в него определенного сообщения, рассчитанного на то, что рано или поздно – но в любом случае неизбежно – оно будет воспринято и интерпретировано получателем. Эта ассоциация активно изучается не только в контексте лингвистических исследований [Новиков, 1983; Лукин, 2005], но и с позиций дисциплин, находящихся на стыке наук, например, психолингвистики [Выготский, 1956; Лурия, 1979; Залевская, 1999].