Отбиваю выпад, который метит мне в бедро. Бью в ответ ногой, и с
каким-то жалким писком противник уносится во мглу. Второй замирает
на миг. Издает возглас удивления.
В таких делах мешкать нельзя. Я резко сближаюсь и, используя
инерцию, левой рукой бью его в лоб. Он тоже улетает. Что-то во мне
силушка молодецкая разгулялась!
Последнему противнику уже не нужно мое ухо. С грозным криком
«умри, худородный» он размашисто рубит по моей шее.
Ну, это совсем как-то даже унизительно для меня. Замах широкий,
удар медленный. Совсем не ценит противника.
Я подставляю свой клинок, вывертом кисти выбиваю оружие у
негодяя, следующим ударом полосую его по плечу.
Опять писк. Схватившись за плечо, противник делает шаг назад.
Оборачивается и улепетывает.
Поле боя очищено. Павших нет. Кровь присутствует, но совсем
мало. Это разве сеча? Так, легкая разминка. И закономерный итог.
Как мой дед-казак говорил: «Кто проворен, тот результатом
доволен!»
Я поднимаю глаза и смотрю на стену. Темная фигура все еще там.
Судя по всему, это заводила и контролёр данного форменного
безобразия. Он оборачивается и исчезает.
А со мной происходит то, что и должно произойти. Азарт сечи
спадает. И голова вполне закономерно начинает идти кругом в попытке
объять все происходящее. Вот с этим проблемы, потому что не только
все непонятно, но и совершенно дико.
Я делаю несколько шагов и лбом прислоняюсь к холодному камню
крепостной стены. Где Абдрахман и горы? Где моя неминуемая смерть,
воплощенная в отточенной кривой сабле?
И где я, в конце концов? И, главный вопрос, который задавал
прогрессивный писатель Чернышевский: что делать? Кто виноват –
будем думать потом.
И вдруг постепенно, вместе с ударами стрекочущего, как пулемет
«Максим», сердца, рывками, откуда-то со стороны начало
просачиваться осознание. Сначала ручейком. Но постепенно набирало
силу и объем.
Я оторвался от стены и встрянул головой.
Да, чтобы переварить это – нужно время. А еще требуется сильная
воля, чтобы просто не свихнуться. Ладно, главное, я знаю – куда мне
идти. Пока этого хватит.
Я подобрал лежащий на земле трофейный длинный кинжал – золотая
рукоять, узоры, сразу видно, что штука дорогая. И сталь хорошая.
Пригодится. Что с боя взято, то свято.
И побрёл, тяжело переставляя ноги, вперед…
Я меряю шагами длинную узкую комнату. Нервно и размеренно, как
птица секретарь, которую я как-то видел в столичном зоопарке.
Состояние мое крайне нервное. Да и как ему не быть таковым? Тут уж
не спокойствие, а разум бы сохранить. Кто более впечатлительный уже
готовился бы к официальному визиту санитаров из скорбного дома. А у
меня только пальцы подрагивают. И еще мечусь по комнате.