Они расположились у старого очага, который когда-то согревал
кого-то теплом. Зулейка разожгла огонь, но его пламя было тусклым,
словно лес не позволял ему разгореться как следует. В воздухе
повисла странная тяжесть, ощущение присутствия чего-то
невидимого.
— Кто здесь жил? — тихо спросила она, разглядывая закопченные
стены, на которых угадывались древние руны, вырезанные в деревянных
балках.
Хранитель оглядел комнату, но не спешил отвечать. Время здесь,
казалось, застыло.
— Люди из этой деревни ушли давным-давно, — наконец сказал он. —
Легенды гласят, что дом принадлежал старикам. Они обладали магией
древней, связанной с лесом и его духами.
Зулейка вздрогнула, её пальцы крепче сжали кулон.
— И что с ними стало? — спросила она.
— Никто не знает, — ответил Хранитель. — Говорят, что их души
теперь блуждают по лесу и кого-то ищут.
Ратибор, молчащий до этого момента, хмыкнул, присев на ветхий
стул, который слегка покачнулся под его тяжестью.
— Это сказки для детей. Дом старый, как и все тут, но что-то не
похоже, чтобы нас ждало что-то большее, чем крысы.
Но Зулейка не успокоилась. Она подошла ближе к окну,
всматриваясь в темноту снаружи.
— Я слышала шепот, — произнесла она, почти шепотом. — В лесу.
Когда мы подходили сюда.
Её слова повисли в воздухе. Огонь в очаге затрещал, словно
подтверждая её опасения.
Колобок перекатился к самому очагу и застыл, глядя на огонь. Его
круглая форма, казалось, потеряла привычную подвижность, а румяная
корка пожухла и почерствела. Зулейка уловила это странное изменение
и посмотрела на него с настороженностью.
— Ты сказал, что уже был здесь? — её голос прозвучал
отстранённо, как эхо прошлого.
Колобок стиснул потрескавшиеся губы, а в его глазах блеснула
влага.
— Да… — он неуверенно моргнул глазками, и как-то воровато
огляделся, словно ища давно забытые тени. — Когда-то здесь и в
правду жили старики. Они испекли меня… Вложили в меня всё, что
нашли. Я был… частью их семьи… пока не сбежал. Я… обрек их на
голодную смерть, когда укатился прочь.
— Ты сбежал? — тяжело произнёс Ратибор, но его взгляд был
острым. — Говоришь, обрёк их на смерть? Это ли не проклятье,
висящее над тобой и лесом?
Колобок замер, его глаза вдруг затуманились, и, его пухлые щёки
задрожали от боли, которую он так долго пытался скрыть.
— Я… не хотел…, но с тех пор, куда бы я ни катился, меня всегда
преследует их голодный стон, — тихо произнёс он, его голос почти
утонул в треске внезапно разгоревшегося очага. — Этот… зуд… Тяга к
приключениям… Мне казалось, я был создан для бега…, но бегство
стало моей тюрьмой.