, летом,
по маминой просьбе —- и эти его долбанные примерки и подгонки
немало послужили обострению отношений между нами! Но получилось
действительно стильно: с лацканами, с огромным капюшоном... Немного
напоминает старинную орденскую военную форму. А на
ногах у меня все еще были
ботинки, не домашние тапочки: задумался и прошел в комнату, не
разувшись. Это хорошо, меньше телодвижений.
Накинув
пальто и шарф на шею, я поднял руку. Глефа послушно скакнула туда
из своего угла, блеснув лезвием. Мир мой покачнулся, наполняясь новым, доселе неведомым.
Откуда-то — от глефы, конечно, откуда же еще! — я теперь знал, что
зовут мой предмет-компаньон «Ветрогон», что он может наносить удары
чудовищной силы, подобно циркулярной пиле невероятной мощности — а
еще обладает рядом других
способностей и возможностей, в том числе и кое-какими дальнобойными
атаками. Кроме того, я без тени сомнений понимал, как и для чего
«использовать» алебарду... И я не зря взял это слово в кавычки — с
тем же успехом можно было сказать, чтоэто она пользовалась мною! Предмет-компаньон стал
частью меня: то ли третья рука, то ли сердечный имплант, без
которого жизнь не в жизнь.
А еще я
понял: под родительской крышей мне нельзя оставаться более ни
минуты.
Тут же,
почти без моего сознательного повеления, порыв ветра пронесся по
комнате, распахивая окна. Стукнула оконная рама, зазвенело,
отзываясь, мамино трюмо в прихожей. Отец обернулся от шкафа на
звук, держа в руке комок моих носков — и выронил их. Глаза унего сделались как два донца
кумулятивных снарядов большого калибра.
Ну да,
глефа ведь теперь стала видимой.
— Ты
жалел, что никто из детей-волшебников не носит твои модели, —
сказал я ровным тоном. — Надеюсь, теперь ты доволен. А я ухожу, как
ты и хотел.
Не сводя
с него глаз, я запрыгнул на низкий подоконник спиной вперед. Затем
порыв ветра схватил меня — и унес.
Порыв ветра вынес меня из открытого окна и сразу поднял высоко
над вечерним городом, я даже выдохнуть не успел. Глефа пела в руке,
пьянящая радость захлестнула с головой, и в первые несколько минут
я только что не орал от счастья, глядя, как вниз и назад уносятся
незнакомые сверху улицы — а нет, я узнаю этот овраг с порослью
сосенок, сюда я летом ретировался, чтобы побыть одному.
Никогда прежде я не испытывал