Так же, как и большинство вирусов, партикула
оставалась абсолютно инертна до тех пор, пока не соприкасалась с
живой клеткой. Ощутив контакт, белки капсида партикулы внедрялись в
клеточную мембрану и проникали внутрь клетки. Но вместо того, чтобы
реплицировать собственную ДНК, как это делают вирусы, ядро
партикулы начинало поглощать клетку изнутри. И, поглотив полностью,
выделяло жидкий субстрат, насыщенный химическими элементами, из
которых затем формировалась идентичная клетка. Таким образом, при
завершении цикла атакованная клетка выглядела и функционировала так
же, как и до встречи с партикулой, и единственной разницей между
исходной и преобразованной версией было то самое пресловутое ядро
партикулы, заменившее собой клеточное ядро.
Копия клетки продолжала жить и функционировать так
же, как и оригинал, проходя все этапы развития, и, пройдя полный
клеточный цикл, делилась обычным митозом. И дочерняя клетка также
сдержала ядро партикулы.
За окном стемнело, и я ощутил, что на сегодня
поработал достаточно. Голова казалась тяжелой и горячей, но я
чувствовал, что приступ мигрени мне сегодня не грозит. Снял
наушники, нацепил вместо них ИМП и, подождав три минуты, выключил
устройство и отправился в столовую. Надеялся встретить там Риту, но
не застал никого и поужинал в одиночестве.
В жилой блок возвращался самым длинным путем,
слоняясь по коридорам и надолго зависая почти у каждого окна. Думал
о родителях и сестре. Вспоминал слова Осокина о том, что он сам уже
полтора года не звонил родным. Вероятно, он тоже видел свой
персональный кошмар и боится, что иллюзия может оказаться
реальностью. Зачем Девятый насылает эти видения? Защитная реакция?
Предупреждение, чтобы его оставили в покое? Или он вправду желает
смерти каждому, кто проявляет интерес к институту и его прошлому? Я
понял, что ничего не знаю о мотивах и поведении Девятого, и решил
завтра зайти к Климову и попытаться выяснить, что удалось узнать
им.
Свернув в последний коридор, я увидел могучую фигуру
Глеба. Он мялся перед дверью, где ночевал Осокин, и, когда тот
открыл, взволнованно принялся ему что-то объяснять.
Сам не зная почему, я отступил за угол и
прислушался.
— Первый просит воды, — услышал я голос
Глеба.
— Он уже может говорить? — В голосе Осокина явственно
проступило удивление.