— В том-то и дело, что нет, — ответил Глеб. — Он
обратился ко мне мысленно. Я смотрел телевизор и услышал его голос
у себя в голове.
— Вот как! А ты не спросил его, на каком основании он
вот так просто залез к тебе в голову?
— Спросил. — Глеб, кажется, смутился. — На что он
ответил, что ему плевать.
— Так и сказал?
— Честно говоря, он использовал другое
слово.
— Какое же?
— Сказал, что срать он хотел на твои
запреты.
— Однако! — Я распознал ноты возмущения.
— Так что, может, дать ему воды?
— Ни в коем случае!
— Он сказал, что уже скоро рехнется от боли. А вода
поможет ускорить регенерацию. И еще — что тот, кто пару дней назад
выблевал собственный желудок, имеет право хотя бы прополоскать
рот.
— Иди к себе, Глеб! Я завтра разберусь с
Первым.
— Дмитрий Сергеевич, — голос Глеба стал тише, — я бы
не хотел портить с ним отношения, особенно после того, что
случилось с…
— Он ничего тебе не сделает!
— Андрей тоже так думал! А сейчас ходит под себя и
питается через трубку.
Осокин тяжело вздохнул.
— Глеб, поверь, Первый не станет мстить за то, что ты
не принесешь ему воды. Просто надень ИМП и отправляйся спать. А
завтра скажешь ему, что это я не дал разрешения.
— Хорошо.
Я услышал тихий скрип двери и тяжелые шаркающие шаги.
Подождал несколько минут, затем прошел в свою комнату. Мне было не
по себе оттого, что я подслушал этот разговор, я ощущал себя
причастным к чему-то неприятному, дурному, как будто стал
сообщником злобного садиста. Я всегда с пониманием относился к
чужой боли, потому что сам был знаком с этим чувством куда ближе,
чем хотелось бы. Возможно, обратись Соболь ко мне, как пророчил
Осокин, мои эмоции были бы омрачены пониманием того, что меня
используют. Но он попросил помощи у того, чьей работой было
заботиться о нем. Причем именно попросил, а не попытался
заставить.
Промаявшись полчаса, я вышел в коридор, спустился в
столовую и набрал воды в поллитровую пластиковую бутылку, из
которой пил утром. Надел куртку и отправился во двор. Спускаясь по
траволатору, я гадал — откроет ли моя карта магнитный замок в
комнате содержания Объектов. И думал о том, как отнесутся Рита и
Осокин к моей самодеятельности. Рита, скорее всего, поймет, а
может, даже поддержит меня, а вот Осокин, вероятно, будет в ярости.
И мне придется постараться объяснить ему, что я принял решение
отнести воду Первому не из жалости и не с целью помешать
эксперименту, а потому что чувствовал, что так будет правильно и
справедливо. По-человечески.