Громов прислушался. По логике ситуации это бормотание должно быть молитвой, только разобрать слов не представлялось возможным. Тело молчало, а его обширные знания не сильно помогали. Паренёк слишком уж нервничал и коверкал слова своим трясущимся артикуляционным аппаратом до полной потери узнаваемости.
Иван спокойно подождал, пока он подойдёт, невозмутимо наблюдая за этим диаконом. Когда же он приблизился достаточно, насколько мог резко шагнул вперёд, схватил левой рукой за крест. Ну и приголубил правой ногой страдальца между ног. Лапки у того разжались, оставляя крест Ване, а он сам осел на колени с широко открытым ртом в беззвучном крике, полном неприкрытой боли.
— Это тебе, пёс, за коверкание псалмов! — как можно более жёстко воскликнул Иван. — А это за невнятное чтение молитвы! — рявкнул Громов и, перехватив увесистый крест двумя руками, хватил его перекрестьем прямо по лбу этого диакона. Да так крепко, что тот окончательно рухнул на пол, хотя сознания и не потерял. — Молитвы нужно читать внятно! Скотина! — добавил Иван и пнул бедолагу ногой в живот. Да не носком, а пяткой. Лапка-то его нижняя была босая. Чего её травмировать попусту. А потом обратился ко второму священнику: — Отче, почто вы меня желали живьём закопать? В чём я провинился перед вами?
— Я? Живьём? — нервно переспросил этот упитанный и весьма солидного вида священник в чистой, опрятной рясе. И попятился. Но ушёл недалеко. Его светский спутник, одетый богаче всех, вдруг зарычал не своим голосом и, схватив этого толстяка за горло, припечатал к стене.
Драку попытались разнять. Ну как разнять? Уговорить светское лицо не горячиться. Трогать руками его никто не решился. Кроме Ивана. Тот кое-как доковылял и, схватив душителя за руку, громко крикнул:
— Хватит!
От этого окрика тонким подростковым голоском опешили все и замерли. Даже богато одетый мужчина, который с изумлением посмотрел на подростка.
— Коли убьёшь невольно, так и спрашивать будет некого, — развил свою мысль Иван.
— И то верно, — после долгой паузы кивнул богато одетый мужчина и нехотя отпустил священника. Тот осел на пол, растирая шею. А Иван же пошатнулся и едва не упал, но его вовремя удержала крепкая рука.
— Поесть бы, — тихо буркнул Громов, понимая, что чудовищно устал от всей этой ходьбы и действительно испытывает просто какой-то лютый голод.