Чудно, но удобно. Пожав плечами, Иван скосился на книгу. Рукописная, большая, с кривыми, слегка пляшущими буквами в две колонки на засаленных страницах из пергамента. Тело явно не имело навыка чтения, а поэтому легко воспринять и дешифровать эту нагромождённую мешанину кириллических символов не смогло, пришлось напрягаться самостоятельно, благо, что, увлекаясь исторической реконструкцией, Громов не раз сталкивался с различными рукописями старой Руси.
Отсутствие пробелов и изрядная неаккуратность написания немало мешали, но строчек через двадцать пришло осознание — это псалтырь. Нет, сам Иван такого рода книги наизусть не знал. Однако тело легко узнало. Видно, слышало и не раз. Вот на уровне подсознания и всплыла подсказка. Да не простая, а с пояснением. Что-де это покойницкая, и сбежал, верно, диакон, отпевавший его. Псалмы — это ведь песни. Нескладные, правда. Но именно их и требовалось читать на распев возле покойника почти всё время до его погребения.
«Покойника! — ударила мысль в мозг, а на спине выступил холодный пот. — Это ведь я покойник! Был…»
Люди всегда и везде крайне болезненно реагировали на оживших мертвецов. И совершенно непонятно, как местные отнесутся к нему, раз посчитали его мёртвым и стали отпевать. Погрузившись в эти лихорадочные мысли, он даже не заметил приближающийся топот множества ног.
Бах!
Грохнула дверь, распахнувшись настежь и с силой ударившись о стену. Чуть с петель не слетела. А на пороге застыли несколько человек. Двое — в характерных рясах. Явно священники или около того. Остальные — ряженые под старину, словно реконструкторы какие на манёврах с глубоким погружением в исторический антураж.
Тишина. Лишь свечи в руках людей потрескивали да слышалось многочисленное сиплое, прерывистое дыхание. Иван же невозмутимо посмотрел на них и вернулся к книге, перевернув страницу. Приходилось импровизировать на ходу, ибо кто они такие и что от них ожидать — неясно. А тело подсказок давать не спешит.
Несколько секунд ничего не происходило. Потом кто-то дал затрещину худенькому трясущемуся мужчине в рясе. И тот, подвывая невнятным речитативом какую-то мешанину звуков, направился осторожными шагами к Ивану. Да не просто так, а держа перед собой большой крест, вроде как щит. И глаза такие дикие. Почти безумные.