– Командир 104‑й отдельной
специальной танковой роты лейтенант Суровов, вышел с территории
Прибалтики из окружения. Большего, извините, сказать не могу.
Свежая информация с фронта имеется? Когда последний раз раненых
привозили? Подготовка госпиталя к эвакуации проводится?
Вопросы поставили политрука в
тупик:
– Не понял, товарищ
лейтенант? – на лице политрука, вовсе не лишенном налета
интеллекта, отражалась лихорадочная работа мысли. Человек не знал,
что мне ответить, или точнее – можно ли мне отвечать. Голос,
однако, подвел ожидания – ни картавости, ни писка, приятный баритон
явно образованного человека.
– Я спросил, свежая информация с
фронта имеется? И когда от соединений впереди последнюю партию
раненых привозили? И давайте после недели в лесах дату уточним.
Сегодня пятое или шестое июля?
– Шестое… – Политрук явно
не понимал, как можно потеряться в календаре.
– Замечательно! – Ситуация
прояснялась, и я не ошибся. На дворе стояло 6 июля 1941 года,
сегодня или завтра прорвавшие оборону наших войск немцы захватят
данный госпиталь, команда на его эвакуацию запоздает, и прибывший
на соседнюю станцию санитарный поезд тоже будет там захвачен со
всем персоналом, который разделит судьбу раненых.
– Товарищ политрук, а давайте
еще и часы сверим? Двигались ночами по лесам, трое суток, считай,
не спали, а как отоспались – не то что во времени, в датах
путаемся.
Собеседник кинул уважительный взгляд
на мои машины, решил мне поверить и услужливо выхватил из кармана
луковицу серебряных карманных часов с какой‑то гравировкой. На
часах было без четверти десять. Раскрытия по модели своих наручных
часов я не боялся, обманчиво скромный кварцевый «Traser» P 6600
смотрелся в данной ситуации в самый раз, можно было даже радоваться
за собственную предусмотрительность при выборе в магазине между
ними и куда более понтовитым « G‑Shock».
В завязавшемся разговоре под
раскуривание «Казбека» я, чтобы таки не сморозить какую‑нибудь
глупость, прикрылся от расспросов обо мне, моих людях и моей
технике завесой секретности. Политрук не настаивал, тем более что
на наиболее серьёзный из них, который он вслух задать, впрочем, не
рискнул – о погонах, торчавших на плечах из‑под снаряжения, я
предпочел сразу преподнести очевидную версию, рассеивающую
возможные подозрения: