— Похоже, тут назревает нечто большее, чем просто дружеские
отношения, — телохранитель усмехнулся, пряча бинокль в карман.
Тем временем Виктория и Добрыня приблизились друг к другу, и их
губы слились в поцелуе, полном страсти.
— Ну всё, теперь точно пора звонить маркизу, — телохранитель
достал телефон, набирая номер.
Он набрал номер главы Рода, и ответ последовал почти
мгновенно.
— Слушаю! — раздался на том конце строгий голос.
— Сэр, должен сообщить вам о последних событиях, — начал
телохранитель с профессиональной холодностью.
— Говори!
— Ваша дочь была окружена двадцатью вооруженными противниками.
Однако сейчас с ней всё в порядке, угрозы больше нет. А ещё,
кажется, у вашей дочери намечаются... отношения, — телохранитель
посмотрел на пару, стоящую в обнимку на холме.
— Конечно, с ней всё в порядке; если бы произошло иначе, ты бы
уже был мёртв, Гюстав, — холодно отметил отец Виктории. — И да, о
каких таких отношениях идёт речь? Только я, как глава Рода, могу
дать одобрение её выбору. Кажется, ты забыл о своей второй
обязанности — докладывать мне информацию до того, как ситуация
станет серьёзной.
— Но в том-то и дело, что ничего серьёзного пока нет, — ответил
Гюстав, стараясь сохранять невозмутимость. — К тому же, вам не о
чем беспокоиться.
— Почему? Хочешь сказать, её ухажёр — сам сын Императора? —
пробурчал маркиз.
— Не совсем, но тоже сойдёт, — усмехнулся Гюстав. — Сейчас сами
поймете. Отправляю вам любопытное видео, которое успел записать, —
он отодвинул телефон от уха и с нетерпением нажал на клавишу
отправки, предвкушая реакцию маркиза.
Маркиз фон Адель восседал во главе овального стола в
величественном зале, где потолок терялся в тенях высоких сводов, а
стены украшали гербы и старинные полотна мастеров, давно ушедших в
небытие. Тяжёлые портьеры из тёмно-красного бархата приглушали
свет, придавая обстановке торжественную мрачность — словно сама
история наблюдала за собравшимися аристократами.
Высокий и крепкий, маркиз напоминал древний дуб: прямая осанка,
лицо, изрезанное глубокими морщинами — следами пережитых бурь.
Серебристые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб
мыслителя, а ледяные голубые глаза смотрели на мир с холодным
пренебрежением. Тонкие губы редко улыбались, а когда это случалось,
собеседники начинали нервничать: чувство юмора маркиза было столь
же острым, как и его клинок.