Чжами собирала вещи под пристальными, полными ненависти
взглядами семьи Хан, и невольно вернулась в прошлое. На десять с
лишним лет назад, когда она была объектом насмешек, оскорблений,
когда ей приходилось платить за каждый проступок своего отца.
Просветленный Чжао не отличался ни добрым нравом, ни достойным
поведением. Он был всегда злым, мстительным, легко шел по головам,
но в глаза ему редко кто решался высказать свои возражения. Зато
его незаконная дочь, оставленная в Академии на правах служанки,
была в глазах людей законной добычей. Соломенным чучелом, на
котором можно было выместить злость.
Так и сейчас. Члены семьи Хан ненавидели всем сердцем Хан Яна,
но по какой-то причине боялись ему это высказать вслух. И потом все
оскорбительные комментарии сыпались словно бы в пустоту, но Чжами
ощущаласебя их мишенью. Стараясь не обращать внимания, она
аккуратно укладывала в короба те вещи, на которые указывал ей Хан
Ян, большую часть ругани пропуская мимо ушей. Привыкла.
Воспоминания о юности были не самыми приятными, но это давно
прошло, и не должно было сейчас ее ранить.
Одно только удручало по-настоящему: присутствие всех этих людей
не позволяло Чжами хорошенько изучить записи, которые Хан Ян велел
упаковать.
- Ты не имеешь права это забирать! - внимание родственников
наконец-то переключилось на настоящего виновника переполоха.
Чжами бросила короткий взгляд через плечо. Госпожа Хочин,
младшая сестра, супруга чаеторговца Хо Лина. Не самого удачливого
чаеторговца, как сплетничали тут последние два дня. Он был жаден до
денег, которые просаживал в Пионовом павильоне и разнообразных
кабаках, работать особенно не любил и даже не пытался претендовать
на ту часть наследства, что составляли мастерские и магазины. На
ту, где требовалось работать. А вот госпожа Хочин была решительна,
и, похоже, не собиралась выпускать из рук семейное дело. Выглядело
это довольно странно, поскольку обычно женщины, вышедшие замуж и
принявшие имя супруга, не совали свой нос в дела оставленного дома.
Но госпожа Хочин, похоже, «родилась с мечом в руке», как любили
цитировать в Академии.
- Сейчас я глава семьи, - спокойно парировал Хан Ян. - И имею
право распоряжаться здесь всем. Усадьбу я оставляю сестрице, ты,
Чин-эр, получишь свою долю. Мне же останется семейное дело. Разве
это не по-справедливости?