Мне тогда и десяти лет не было, ронин не обратил на меня
внимания.
Я тихо поднялся и вышел через задние двери, через задний двор,
выбрался на заросшую тропинку и, пробираясь вдоль плетеного забора,
слышал, как ронин развязно говорит моей сестре:
— А что, красавица, может, угостишь меня чем-то еще?
Я поспешил.
Очень скоро мы вернулись. Я, мой дед и его постоянный гость
Мацуда Хирото, высокий, не старый еще седой человек с
коротким мечом в старинных красных ножнах за поясом.
— А вы еще кто? — недовольно произнес ронин, проглатывая остатки
второго колобка и откладывая тарелку на чурбак.
Он поднялся, не спеша поправил пояс, мечи за поясом, зорко
озирая нас всех. Он не боялся. У него за поясом было больше оружия,
чем у всех нас вместе взятых.
— Вам чего, старички?
— Как тебя зовут? — произнес мой дед.
Ронин назвался.
— Что ты делаешь здесь? — негромко спросил мой дед.
— Я воевал вместе с твоим сыном, — неласково отозвался ронин. —
Мы вместе участвовали в осаде Осаки.
— Вот как, — отозвался мой дед. — С которым сыном?
Ронин, усмехаясь, обвел нас черным взглядом и бросил в
ответ:
— Которого здесь нет. Со старшим.
— Под чьим знаменем вы сражались? — ровно спросил мой дед.
— Ии Наомаса, отряд Красных Демонов, — отозвался ронин. —
Слышал, наверное?
Мой дед перевел безразличный взгляд на безмятежного Мацуда
Хирото, неподвижно стоявшего рядом, потом на
мою мать, она ответила ему столь же безжизненным взглядом, и
негромко произнес:
— Невестка, подай достойному воину чашку сакэ.
Ронин развязно усмехнулся и отозвался:
— Вот это другое дело. А то я уж решил, дело дойдет до ножей. Не
хотелось бы кого-то поранить, старик. Мы с твоим сыном были вот так
вот: плечо к плечу, нога к ноге.
Он взял с подноса, что поднесла ему мать, чашку с сакэ и, резко
запрокинув голову, выпил ее в один огромный глоток. Мать отступила
в сторону, а Мацуда Хирото, стряхнув с лезвия меча его
кровь, вложил в ножны свой короткий меч. Я не заметил, как он это
сделал, но горло ронина словно разорвалось надвое, кровь,
перемешанная с сакэ, выплеснулась на утоптанную землю нашего
двора.
Никто из нас даже «ой» сказать не успел.
Сначала на землю упала опустошенная глиняная чашка — последнее,
что сделал в этой жизни этот человек. Затем наземь пало его мертвое
тело. Пустое, свободное от души, отлетевшей к следующему
воплощению.