Той зимой мне уже почти исполнилось тринадцать, я донашивал
цветастое юношеское косодэ и подростковый пучок волос. Скоро я
должен был облачиться в строгие одежды мужчины и получить мужскую
прическу. Уже очень скоро.
А пока я ходил в школу.
Кроме прописей, счета, чтения классического «Пятикнижия» и
воинского этикета, мальчикам преподавали боевые искусства. Кроме
большого лука, длинного копья, нам преподавали обращение с
мечом.
Занятия с деревянным мечом оборачивались для меня ужасными
неуклюжими корчами, пальцы не желали держать рукоять. Под
сдавленные смешки других учеников я ковылял по последовательности
канонических движений, изящество которых заставляло учителя
закрывать в мучении глаза.
Со мной невыносимо было работать в паре. Я же держал деревянный
меч не с той стороны.
Иногда раздражение учителя прорывалось наружу.
— Не та рука! — выкрикнул учитель и больно ударил меня своим
деревянным мечом, самым кончиком, чуть выше запястья.
В нашей школе уже были не в ходу настоящие мечи, как водилось в
школах времен Междоусобицы, — для обучения использовали деревянные,
из белого дуба, увесистые, слегка изогнутые, удобно ложившиеся в
руку. И больно отбивавшие тело, если ты пропускал удар.
Рука сразу отсохла, бессильно упала. Теперь я держал свой меч
только одной правильной рукой. Было больно. И обидно. Тяжело было
смирить рвущуюся наружу ярость.
Мой двоюродный брат, младший брат, сын младшего брата моего
сгинувшего отца, краса и отрада всего нашего большого семейства,
стоял со мной в паре, нес груз родственной ответственности за меня,
недоделка.
И конечно, он не смог удержаться.
Едва шевеля губами, беззвучно, но я понял, он произнес:
— Кривору…
Детская чистая ослепительная ярость снесла остатки разума, и я с
трудом помню, что там было дальше, но, когда меня оттащили, пара
его зубов лежала на полу. Он вопил, он кричал, а глаз его украшал
здоровенный синяк. Мой деревянный меч был забрызган его кровью.
На следующий день в наше
скромное жилище явился мой дед, я вскочил со своего места у очага,
низко поклонился, приветствуя главу рода.
— Идем, — отрывисто бросил он
мне, коротким кивком ответив на низкий почтительный поклон моих
сестры и матери. Даже чаю не выпил.
Он был очень нами
недоволен.
Он был сильно выше меня,
коренаст и сед, мой дед. Резок в движениях и суждениях. Дед никогда
меня не выделял из прочих детей, я даже не знал, что он помнит, как
меня зовут, до того дня.