Я эту историю, Историю о
запрещенной книге, вам перескажу. И скажу я вам, наврал тот
борзописец невероятно!
Или не наврал?
***
Они вошли в книжную лавку,
когда на город опустилась ночь. Пара ронинов, спустившихся с гор,
вошли, пряча лица в тени соломенных шляп. Понятное дело, они пришли
не для того, чтобы школьные прописи купить.
Господин Кагэцу, почтенный
торговец литературой, прервал спор с припозднившимсяпосетителем, вздохнул и пожалел,
что остался дожидаться, когда догорит масло в его вечернем фонаре,
и не закрылся сразу на закате. Этот свет всегда привлекал в его
лавку вот таких вот ночных насекомых, жирных ночных бабочек.
Некоторые были весьма ядовиты.
— Сайкаку, — угрюмо произнес
господин Кагэцу, — хватит болтать и поди прочь. Я тебе ничем не
помогу, я тебя в кости играть не заставлял.
— Но, господин Кагэцу! Купите
мою пьесу, скоро она станет очень известной!
— Встань и иди, — угрюмо
прорычал господин Кагэцу. — Освободи место.
Понурившись, Сайкаку встал и
пошел прочь из лавки.
— Сайкаку! — бросил ему вслед
господин Кагэцу. — Писанину-то свою тоже захвати.
Сайкаку, ежась от стыда,
понуро вернулся, подобрал со стола тонкую тетрадь, исписанную
нервными столбцами знаков, и вышел.
Старший из ронинов, терпеливо
дождавшихся своей очереди, молча сел перед Кагэцу и выложил на
низкий рабочий стол плотный парчовый сверток. Младший остался
стоять позади, у входа.
Кагэцу вздохнул и
спросил:
— И что это?
Старший ронин едва заметно
скривил губы:
— Это книга.
Впрочем, Кагэцу это и сам
хорошо понимал.
— И что это за
книга?
Ронин неопределенно качнул
головой:
— Я в этом не разбираюсь.
Вроде бы их из Голландии к нам привозят? Может она кого-то
заинтересовать?
Кагэцу вздохнул, предвкушая
шквал грядущих неприятностей, развернул потертую на сгибах
парчу.
Это была книга. Иноземная,
запрещенная, совершенно незаконная книга. Кагэцу вновь тихо
вздохнул, перелистнул пару страниц плотно сшитой тетради из
невиданной здесь плотной бумаги, покрытой мелким напечатанным
шрифтом, перемежавшихся крупными, на целый лист, одноцветными
гравюрами.
— Что ж, — негромко произнес
Кагэцу, окунаясь в неприятности с головой, касаясь книги кончиками
пальцев в вечерней полутьме. — Она может заинтересовать
меня.
— Сколько можно получить за
нее? — спросил ронин.
— Один рё?
— Нет, нет, нет, нет, нет,
нет, — мелко усмехаясь в такт словам, возразил ронин. — Самое малое
в двадцать раз больше.