- Сеньор Иньиго! Это наследство моей
бабушки! – тут же соврал он, - вы хотите, чтобы я продал память о
любимой бабушке? Девяносто.
- Вспомните те случаи, когда она вас
порола и продайте ей назло её самую любимую картину, - хмыкнул я, -
сто пятьдесят и то, только из уважения к вашей бабушке.
На лице иудея появилось
страдальческое выражение, он заломил руки.
- Синьор Иньиго! Подумайте о будущих
перспективах, я всегда теперь буду обращаться к вам за переводом,
что принесёт вам в будущем много золота! Сто десять.
- Будущее знает только Господь, -
вздохнул я и перекрестился, - я же вынужден жить сегодняшним днём и
что он мне принесёт. Сто тридцать и это моя последняя цена.
- Синьор Иньиго! Сто двадцать пять и
моя вторая бабушка будет молить Яхве о вашем счастливом будущем! –
взмолился он.
- Сто двадцать шесть, молитвы вашей
бабушки и по рукам, - нехотя протянул я ему руку, за которую он тут
же схватился.
- Иосиф закрой уши, - приказал я и
когда еврей это сделал, я с ходу перевёл записку, поскольку видел
текст и пока мы спорили расшифровал его. Речь там шла о вражде
между банками Медичи и Паццы, а также том, что груз золота повезут
из Сарагосы во Флоренцию в январе следующего года. Неизвестный
автор предупреждал о необходимости усиления охраны, поскольку в
сундуке будет не меньше тридцати тысяч золотых.
- Это всё, - улыбнулся я, видя, что
иудей поражён скоростью моего перевода, - где мои деньги?
- Так быстро! И я отдал за это сто
двадцать шесть флоринов?! – всплеснул он руками, - теперь мои дети
останутся без сладкого. Вам не жалко малышей сеньор Иньиго?
- Сладкое портит фигуру, -
наставительно заметил я, - к тому же сделка заключена, все приняли
условия и пожали руки.
Он вздохнул и под веселым взглядом
дедушки распорядился принести шкатулку, из которой скрупулёзно
отсчитал мне монеты, выбирая оттуда самые старые и потёртые. Я уже
не стал привередничать по этому поводу, сто флоринов, есть сто
флоринов, к тому же заработанные на ровном месте.
Иудей протянул мне деньги даже без
кошеля, но тут пригодился кошель Иосифа, и я специально, сам по
одной монете пересчитал их, восклицая вслух, что эта вот
подрезанная, а у этой вот совсем не видно благородного облика
святого, изображённого там. Лицо иудея приняло страдальческое
выражение, но он не сделал и попытки обменять монеты, я впрочем
тоже, мне просто доставило удовольствие смотреть на лицо дедушки,
который испытывал настоящее блаженство от происходящего и ничуть
этого не скрывал.