
— 32 —
— Я, конечно, не херувим. У меня
нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс. Это моя слабость.
Остап
Бендер[1]
— Нет, ну тебя тоже можно понять. Ты представитель силовых
структур, хоть и коррумпированный с ног до головы, для тебя Робин
Гуд — исключительно криминальный элемент, которого ты никак не
можешь взять за жабры. Обидно, ещё бы. Ну так постарался бы
относиться к людям по-человечески, глядишь, и они стали бы
склоняться к тебе, а не к нему.
— К людям? Ты говоришь о сервах!
— Вот и нечего нос морщить. А сервы, по-твоему, не люди? А кто
тебя кормит, поит, одевает, обеспечивает оружием?
— Теперь уже никто…
— Ой, вот только не надо. Подумаешь, временные трудности.
Найдёшь себе нового синьора, с твоим-то опытом. И снова будешь
выбивать последние гроши из несчастных крестьян.
— Пфе. Они существуют для того, чтобы работать!
— Ага. А когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был дворянином?
Алекс взирал на активно жестикулирующую Чарли с такой гордостью,
будто когда-то лично давал ей уроки риторики, заодно и обучая
ставить на место зарвавшихся средневековых феодалов. Оного феодала
пустили к костру, накормили, обогрели… и начали методично колоть на
предмет местных реалий. Сперва он отвечал неохотно, да и то лишь
когда к нему обращался сам Алекс (видимо, остальных принял за
обслугу), но когда за него взялась Чарли, причём с полного
одобрения мессира д’Элиано, сэр Гай Гизборн, видимо, решил, что
конкретно этой даме позволено чуточку больше, чем другим. Однако,
наблюдательностью данный субъект обделён не был, посему со временем
уяснил, что общаются странные путешественники вполне себе на
равных, а это значит… Что это значит, товарищ феодал додумать не
успел, потому что поспевать за ходом мысли бойкой рыжей дамочки
было нелегко. Тем более, после отсидки в промозглой камере,
несостоявшейся казни и голодного жития в Шервуде. И он даже сам не
понял, как она мало-помалу вытянула из него всю подноготную.
Невесёлую, надо сказать,
подноготную.[2]
А потом… он даже не заметил, как остался у костра один,
обуреваемый воспоминаниями и думами. И даже слегка вздрогнул,
услышав негромкий голос:
— Не тоскуй, чувак. Бывает гораздо хуже.
Гизборн бросил хмурый взгляд на привалившегося к дереву Дина.
Тот не смотрел в его сторону, чтобы костёр не слепил, держал в
руках своё странное оружие и внимательно вглядывался в темноту за
пределами полянки.