— Дело, которое я хочу с тобой разделить, не терпит огласки. Оно
связано с одним из очень влиятельных бояр. Я не могу привлечь к
этой миссии стрельцов или стражу — это слишком опасно, ведь люди
болтливы.
Отец Михаил тихо добавил:
— Валерий, ты — человек со стороны. У тебя нет связей в
московском обществе, а значит, ты — идеальный кандидат. К тому же,
увиденное заставило меня поверить, что Господь направил тебя сюда
не случайно и в наиболее нужный момент. Ты появился тут совсем
недавно и внезапно стал единственным, кто смог победить демона. Что
это если не проведение господне? Всё говорит о том, что ты как
никто другой можешь помочь нам в одном очень странном, но
необходимом деле.
Эти слова вызвали протест у рациональной части Валерия. Логика
священника казалась ему странной и наивной, но он понимал: для
людей этого времени религиозные объяснения — неотъемлемая часть их
мышления. Кипелов задумался. В голове вновь пронеслись мысли,
которые прибавили уверенности в своих силах: может, это дело – ещё
одна ниточка, которая приведёт к пониманию, почему он оказался
здесь? Может, в предстоящей миссии кроются ответы на вопросы,
которые мучили его с самого момента аварии? Прежде всё шло именно
так.
— Значит, я нужен вам как… демоноборец? — уточнил Валерий,
стараясь держать голос ровным и случайно не усмехнуться столь
несуразному выводу.
— Отчасти, — ответил Воротынский, его голос стал тише. — Но
прежде, чем я продолжу, ты должен сказать: готов ли слушать до
конца и сохранить сказанное между нами?
— Я готов выслушать. Даю слово, что всё останется в тайне, —
решительно сказал Валерий, глядя прямо на князя.
В полутёмной комнате, освещённой лишь трепетным светом множества
свечей, князь Воротынский медленно провёл рукой по лицу, как будто
собирался смыть невидимую пелену сомнений. Его взгляд блуждал по
игривым отблескам пламени, теряющимся в тенях сводчатого потолка.
Тишина вокруг была почти абсолютной, если не считать редкого
потрескивания фитилей и лёгкого скрипа деревянного кресла, на
котором сидел боярин.
— Ты слышал о князе Владимире Радомыслове? — наконец начал
Воротынский. После продолжительной паузы его первые слова
прозвучали как выстрелы в безмолвии большой комнаты. Воротынский на
мгновение замолчал, подбирая мысли. Напротив него, за тем же
столом, сидел Валерий, скрестив руки на груди. Лицо музыканта было
сосредоточенным, взгляд — напряжённым.