Дора была на тринадцать лет моложе Янкеля и подрабатывала шитьём, руки имела золотые. Янкель боготворил свою жену, её ореховые волосы, тонкую талию и высокую грудь – единственную еврейскую принадлежность её замечательной фигуры. Взгляд у Доры был обычно задумчивый и немного печальный. Глаза же начинали искриться только тогда, когда она заливалась голосистым смехом. В эти минуты женщина преображалась, и из меланхоличной красавицы превращалась в смешливую, жизнерадостную девчонку… Все эти мысли проносились в голове Носке по мере приближения к дому, тревога не оставляла его.
Он ввалился, не постучав в дверь, – в те времена двери запирались только на ночь, – и на него сразу прыгнула маленькая сестрёнка, копия мамы: длинноногая, черноглазая, смеющаяся, закрывающая рот только во время сна.
– Носке, Носке приехал! – закричала Сарочка. Родители сидели за столом и, переглянувшись, одновременно спросили:
– Что случилось?
– Выгнали из училища? – с лёгкой надеждой в голосе спросила Дора. Ей никогда не нравились мечта сына стать офицером Красной армии и, конечно же, коммунистом, но препятствовать его увлечению она не смела. Янкель, в свою очередь, всегда поддерживал Носке в его стремлении стать военным, особенно офицером. Когда Носке, окончив семь классов школы, пошёл работать учеником скорняка в мастерскую Геллера и вступил в подпольный комсомол Латвии, Янкель полностью одобрил выбор сына. Он, как и сын, верил в правоту коммунистических идей. И когда в 1940 году в Латвию пришла советская власть, Носке и Янкель были просто счастливы.
Носке получил благословение отца на переезд в Ригу для поступления в Рижское пехотное училище. Его будущее – бывшего бедняка из простой трудовой семьи – казалось удивительно привлекательным и романтичным: молодой офицер на службе идей коммунизма.
– Почему сразу выгнали? – вопросом на вопрос ответил Носке матери. – Меня оттуда не выгонят, не надейся. Я там один из лучших, – с гордостью произнёс он.
– Ну, конечно, ты из лучших, – обнимая сына, с любовью прошептала Дора. – Кушать будешь? Я как раз твои любимые куриные котлеты и пюре приготовила – всё, как ты любишь.
Тревога, засевшая в груди Носке, улетучилась при нежном прикосновении материнских рук. Они безумно любили друг друга и втайне гордились этой любовью, никогда не выражая её вслух. Дора иногда описывала своим знакомым, как сын сердится или смеётся, какие у него сильные руки и пальцы, как прямо он ходит, играет на мандолине и поёт приятным баритоном. И глаза у него при этом из сердитых, – серых и стальных, – превращаются в горячие добрые глаза молодого коня.