И это было очень-очень хорошо, так прекрасно, что потом, когда
все закончилось, не сразу вышло прийти в себя. И они лежали тихо в
подступившей темноте, почти не двигаясь, успокаивая дыхание, только
Мария тихонько гладила его кончиками пальцев по плечу, а он
неторопливо перебирал ее кудри, запустив в них ладонь. Но в конце
концов она все же приподнялась, села и потянулась к стоящей рядом
керосинке, чтобы ее зажечь.
— Не хочу говорить в темноте, — сказала она. — Хочу видеть твое
лицо.
Огонек затеплился и задрожал, и Кайлену стало видно не только
лицо: свет лампы очерчивал с правой стороны контур ее волос, шею,
плечо и грудь — выглядело восхитительно, будто на картине.
— Какая же ты невозможно красивая… — довольно проговорил он и
потянулся к ней, чтобы провести ладонью по этому оранжевому
светящемуся контуру снизу вверх.
— Кайлен… — Мария жалобно заломила брови. — Да погоди ты! Я ж
обещала тебе сказать!
— Говори, конечно, — тут же серьезно согласился он, но руку не
убрал, только остановил на полпути. — Я все еще волнуюсь, между
прочим. Хоть и отвлекся… очень сильно.
Она закусила губу, и вид у нее сделался еще жалобнее.
— Ко мне… свататься сегодня приходили, — наконец выпалила она и
уставилась на него умоляющим взглядом, будто он ей сейчас должен
был срочно объяснить, что ей с этим делать.
«Пить надо было меньше, — первым делом подумал Кайлен. — Хотя бы
вполовину». Если бы он не набрался на спор до настолько
полуосмысленного состояния, еще тогда бы прекрасно все понял. Его
внезапные мысли о женитьбе не были собственно мыслями, они были
кэтаби, предчувствием. Всех своих женщин он ощущал прекрасно, даже
если они не были рядом. И уж такие важные события в их жизни, как
грядущие предложения руки и сердца, предвидеть не просто мог, а
должен был. Время зимних праздников — это время помолвок: и в
холмах, и у людей. Вот уж не великой сложности предсказание, в
самом деле.
— А ты за него замуж хочешь? — первым делом спросил Кайлен. —
Это же самое главное.
Мария очень тяжело вздохнула, а потом честно созналась:
— Хочу…
— Ну так и отлично же, — рассудительно-благостным тоном сказал
Кайлен, погладив ее по щеке и заправив каштановую прядь за ухо. — А
боишься ты тогда чего, моя хорошая?..
У нее снова сделался очень жалобный вид, и Кайлен решительно
обнял ее за талию и притянул к себе в объятья. Мария завозилась,
поудобнее устраиваясь у него на плече, уткнулась носом ему в шею и
грустно сказала: