От мысли, что шаманка стирает и его
белье тоже, Йора до внутренностей костей пробирал стыд. Граал, ему
не требовалось никаких ее слов для большего унижения — жизнь
унизила его предостаточно!
Садаварт не жаловалась.
И приносила обмотки и белье, от
которых иногда разносился запах лекарственных трав и
цветов.
Иногда в течении дня, большую часть
которого даларка проводила снаружи, сноходец слышал, как она с
кем-то разговаривает. Никто не отвечал, а, значит, либо ее
собеседник был духом, либо от ударов отца в молодости шаманке
выбило мозги. Йор исполнился желания поскорее вернуть речь, чтобы
составить ей лучшую компанию, чем вода, воздух и воображаемые
даларцы.
Совсем скоро Йоранар почувствовал себя
достаточно окрепшим, чтобы сделать шаг к прежней жизни. Голос тоже
постепенно возвращался — сноходец не рисковал пока говорить, но
регулярно прокатывал в горле какие-то звуки. Сегодня, решил он,
самое время попросить шаманку помочь ему сесть.
Когда Садаварт вошла, как обычно с
чистыми обмотками и рыбной похлебкой, Йор облизал пересохшие губы и
попытался выдохнуть просьбу. Садаварт проигнорировала звук и сама
подошла к нему со спины. Обхватила поперек туловища и подтолкнула
вверх, поддерживая.
Она сделала это еще до того, как Йор
сумел что-то сказать. За время, пока он был прикован к постели —
вероятнее всего, ее собственной — он позабыл чувство
соприкосновения с другим телом. Садаварт была теплой.
Она была живой, и Йоранар, закрыв
глаза, с удовольствием вдохнул в себя ее жизнь.
Руки шаманки оказались по-особенному
твердыми. Так деревенеет соленое мясо под седлом, когда его
подбивает скачкой. Так костенеет плоть, когда ее бьют слишком часто
и крепко. Когда Йор опустил взгляд, то приметил на левом предплечье
девушки несколько неестественно белых кругляшей с оборванными
краями. Любой мало-мальски опытный охотник распознал бы в таком
узоре следы зубов ящера. Странно, что Азиммар, за считанные минуты
восстановивший ей руку после перелома, не справился с
этим.
Понимая, сколь непросто это будет, Йор
закусил губу и левой рукой дотянулся до запястья Садаварт. Та
замерла — сноходец ощутил ее напряжение спиной.
— Эт… это… при-чи-ни-ло… боль. — Слова
саднили по горлу, заставляя морщится.
Садаварт держалась недвижно, как
статуя.
— Все в Племенах причиняет боль, —
отозвалась она наконец.