– Да, конечно, ты должен взять себя в руки, – словно эхо убежденно повторила я. У Кайла в самом деле был ужасный вид: волосы растрепаны, лицо красное от слез, белая форма помята, словно он спал. – Согласна. Спокойной ночи, – попрощалась я с ним, стремясь поскорее оказаться в моей комнате. Это был длинный день, ужасно длинный, и я не была в состоянии утешать кого-то кроме себя.
Он кивнул мне головой, будто не доверял своему голосу.
Я заскочила в кухню, прежде чем подняться наверх. Мне совсем не хотелось ужинать, и я должна была сообщить об этом синьоре МакМиллиан. Когда я вошла, она обратила на меня свою лучезарную улыбку и показала на кастрюлю:
– Я готовлю суп. Я понимаю, что сегодня жарко, но мы же не можем питаться одними салатами до самого сентября.
Чувство вины буквально ударило мне по шее, потому я трусливо изменила свое решение:
– Я обожаю суп, вне зависимости от того, жарко или нет, – и прежде, чем она начала болтать, я рассказала ей о Кайле, опуская смущающие детали: – Кажется, он действительно расстроен разводом, – произнесла я, садясь за стол.
Она кивнула, продолжая помешивать суп.
– Эти отношения должны были закончиться. Жена переехала в Эдинбург несколько месяцев назад и, говорят, завела кого-то другого. Знаете, какие бывают злые языки… Он не святой, но привязан к этим местам и никогда не смог бы оставить село.
Я налила себе воды из графина.
– Именно поэтому он не хочет уходить отсюда?
Экономка разлила суп по тарелкам, и я тут же начала поглощать его. Я даже не предполагала, что была такой голодной.
– Кайл только и делает, что говорит о том, что ему страшно надоело это место, этот дом, синьор МакЛэйн, однако он не уходит. Кто другой взял бы его?
Я с любопытством посмотрела на нее поверх тарелки.
– Он не дипломированный медбрат?
МакМиллиан аккуратно разломила кусок хлеба на две половинки.
– Дипломированный. Но посредственный и ленивый. Нельзя сказать, конечно, что он убивается здесь. И потом, так часто этот дурной запах алкоголя. Я не хочу сказать, что он пьяница, но… – в голосе ее звучало явное неодобрение.
– Я люблю этот дом, – сказала я, не задумываясь.
– Неужели, синьорина Бруно? – ошеломленно воскликнула женщина.
Я перевела взгляд на тарелку, щеки мои пылали.
– Я чувствую себя здесь, как дома, – объяснила я, понимая, что говорю чистую правду. Несмотря на резкую смену настроения моего притягательного писателя, я чувствовала себя комфортно среди этих стен, вдали от страданий подавляющего меня прошлого.