Заводят нас в какое-то строение за частоколом, а там – деревянные идолы со страшнющими рожами. Большие, в два человеческих роста. Подводят к ним нашего капитана, усаживают, скрещивают ему руки на груди, хороводы какие-то начинают водить. Поют, выкрикивают что-то, погремушками своими бренькают. А Кук – ничего. Сидит себе торжественно и молча. И вправду на их идола стал похож. Фрукты ему подносят, гирлянды цветочные. Аромат стоит, аж голова кружится.
А как закончились все эти церемонии, выводят нас из храма. Осмотрелся Кук и объясняет жрецу: нельзя ли, мол, мне вот здесь, по соседству, свою палатку поставить? А объясняться с местными мы уж умели. Больше знаками, но и слова кое-какие знали… Согласился жрец, даже вроде бы обрадовался.
Палатка у Кука знатная была. Просторная, высокая. Пол настильной из мелких досок. Он в ней всегда и инструменты свои держал, и сам обитал, когда на берег высаживался. Ему ведь по ночам за светилами наблюдать. Брезент надежный, хоть и выцвел слегка на солнце. Внутри свободно во весь рост стоять можно. Сколько раз, бывало, натягивать ее приводилось. И где только она не стояла. И на дальнем севере, на русских берегах, и на острове Пасхи, и в южных морях…
Живем на острове, покоем наслаждаемся. Оба корабля – на якоре. А капитана местные жители так и зовут: Лоно. Ну, он не возражает. Лоно, так Лоно. Смешно даже: офицеры его тоже стали этим именем кликать. Своими ушами слышал: «Мистер Лоно…» И опять не возражает капитан…
Так прошел январь. Февраль наступает. В дорогу пора. Снова на север. К алеутам, к эскимосам. Пока дойдем там, глядишь, и весна наступит – самое время на восток пробиваться, к дому…
Провожают нас с почестями. Даже их храм, возле которого палатка Кукова стояла, нам отдали. И как это умудрился наш капитан святыню местную выпросить!.. Разобрали там кое-какие из построек. Дерево на корабли доставили. Только одну статую не велели нам трогать. Самую на вид ужасную. Объяснили нам, что то их злой бог по имени Ка. И вроде бы вот-вот явиться должен. И намекают, что лучше б нам с ним не встречаться.
Тут как раз несчастье случилось. Канонир наш, Вильям Ватман, внезапно помер. Был он с нами на берегу, да захворал. С неделю отлеживался в палатке. Потом вроде бы на поправку пошел. Как только стали мы в дорогу собираться, отправили его на корабль, к пушкам его разлюбезным, долечиваться. А через два дня привозят к нам на катере его тело. Замолк наш весельчак, а славный матрос был. Все его любили. Как и я, ходил с капитаном во все его плавания.