- Давай самый экономичный режим! – командовал с заднего сиденья
лётчик-инструктор.
Я сбрасывал обороты на минимум. Так мы кружили над Луостари на
высоте около километра в надежде разглядеть хоть что-то внизу.
Может ли чистый снег быть чёрным? Ещё как, если на него не
падает ни единого кванта света. Самолёт парил в белоснежных
облаках, за остеклением кабины по-прежнему стояла темень, если не
считать белого мельтешения у самого стекла от освещения приборов
кабины да отблесков аэронавигационных огней на законцовках
крыла.
В такие моменты, особенно когда молчит и радио, и внутреннее
переговорное устройство, накатывает иррациональное чувство, очень
похожее на испытанное под Оренбургом, что ты – один в этом мире, за
бортом нет ничего, одна иллюзия, ложная память, транслирующая
фантомные воспоминания о тепле, уюте, нежных женских руках… Связь с
реальностью поддерживает только светящийся циферблат резерва
топлива, чья стрелка неумолимо кренится к нулю. Когда двигатель
умолкнет, навалится зловещая тишина, только шум ветра, самолёт
устремится вниз, на том закончится всякая жизнь.
Конечно, остаётся вариант покинуть машину. Но вероятность, что
найдём дорогу на базу или нас отыщут, статистически ничтожна.
Циклон со снегом – это ещё и очень сильный ветер, он утащит
парашюты на многие километры вглубь полуострова. Только весной,
когда снег сойдёт, обнаружатся тела лётчиков, немного погрызенные
или расклеванные местной фауной.
Перспектива… так себе. Без оптимизма.
Порой, когда обессиленные от нервного ожидания разрешения на
посадку мы с Леонидом Васильевым, моим первым командиром звена и
инструктором на вывозных полётах, выбирались, наконец, из кабины,
утопая в снегу по колено около стоянки, нас догонял доклад: в
фюзеляжном баке запас керосина всего на семь-восемь минут работы
двигателя!
Привозить домой значительный резерв топлива не имели права, мы –
морская авиация, вылеты осуществлялись на максимальное удаление в
море, со сбросом подвесных баков, потому что прикрывали с воздуха
советские корабли в арктических водах, чтоб на них не набросились
зловредные НАТОвские ястребы. В случае войны, естественно.
После таких вылетов чувствовал себя опустошённым в ноль, но чудо
– достаточно выспаться, и условным тёмным утром просыпаешься
бодрый-свежий, вот что такое молодость, готов бежать на склад и
принимать участие в его трансформации в отапливаемый спортзал,
посещать дорогой сердцу университет марксизма-ленинизма, решать ещё
какие-то вопросы в незанятый полётами очередной чёрный день…