— Значит сотрудничать мы не хотим, — сказал он, откладывая лист.
— Чего ты тут понаписал?
— Все как было, товарищ капитан. Все, как вы попросили.
— Значит, говоришь, просто спрятался? Тебя просто не нашли
духи?
— Просто спрятался, просто не нашли.
— Все это я и так знаю. Я читал документы.
— В таком случае, — я пожал плечами, — вы ничего больше от меня
не услышите.
Сорокин аккуратно сложил листочек, сунул в карман. Потом
недовольно буркнул:
— Свободен.
Я не сдвинулся с места.
— Свободен, Селихов, я что неясно выразился?
— Я жду ваших извинений, товарищ капитан.
— Чего? — Сорокин аж побледнел от злости.
— Вы обвинили меня в измене Родине. Это меня крайне оскорбило.
Боюсь, просто так я это оставить не могу, и должен буду доложить о
таком вопиющим факте своему командиру.
— Ты никому не доложишь, — неприятно искривил губы Сорокин.
— Нет. Если вы извинитесь. Вы задели мою солдатскую честь и
патриотические чувства.
Конечно же, такие пустые нападки задеть меня не могли. За годы
службы слишком толстой шкурой я оброс. Затронуть мои чувства было
сложно. Да и докладывать шефу я ничего особо и не собирался. Мало
мне других забот.
Однако, каюсь, грешен. Тут моя воля дала слабину, и я просто не
удержался от того, чтобы поиздеваться над нахальным Сорокиным.
Я понимал, что все его обвинения — всего лишь высосанные из
пальца домыслы. А еще то, что я теперь от него все равно так просто
не отвяжусь. Появилась у особиста ко мне неприязнь. Чего теперь
заднюю давать? Все равно будет цепляться.
Сорокин уставился на меня, как змей на мангуста. Сверлил
взглядом он меня долго. Долго молчал. Думал.
— Знаешь, что я понял сейчас, Селихов?
— Как бы правильнее сформулировать ваши извинения?
— Может, ты и не сговаривался с душманами, — он сделал вид, что
не слышал моих слов, — Может, действительно тебе повезло, и ты
каким-то чудом умудрился выбраться из той заварухи. Да только…
Не ответив, я вместо этого вопросительно приподнял бровь. К
чести особиста, он мой взгляд выдержал.
— На этом беседа окончена, — сказал капитан, не докончив свою
прошлую мысль. Потом встал.
Сорокин взял фуражку, прошел к выходу и снял шинель с крючка у
входной двери. Не прощаясь, тронул ручку.
— Товарищ капитан, — одернул его я.
Сорокин застыл. Нехотя обернулся.
— Разрешите обратиться.
— Разрешаю, Селихов, — неприятно пережевывая слова сказал
Особист.