Не успели мы перейти площадь, как мимо на бешенной скорости
пронесся желтый «Харсис». Подло так пронесся, намеренно по луже,
которую вполне мог объехать. Обдал меня и Бабского грязной холодной
водой. Мой респектабельный вид был испорчен. Алексей даже прекратил
смеяться, а Элизабет, чудом оставшаяся сухой, со всей страстью
хотела выхватить остробой, которого у нее, к счастью, не было.
- Демон мой! Лучше бы я осталась с «Гарантом»! Черт! Черт его! –
вспыхнула баронесса, сердито глядя в след уносящемуся эрмимобилю. –
Пробить бы ему колеса! Урод еще! Ну почему ты не оставил хотя бы
один остробой? Перед посадкой можно было бы уронить его в мусорник.
Но до самого последнего момента оружие нужно!
- Именно поэтому, Элиз. Очень хорошо, что ты сейчас без оружия.
Мы должны обязаны быть тихими и незаметными, пусть даже мокрыми с
ног до головы, - я попытался улыбнуться, превращая случившееся в
незначительный казус, обтер лицо, стряхнул влагу с куртки и
добавил. - Я бы, дорогая, тоже многое что мог, но пока это
придержу, - подумалось, что мне ничего не стоило бы превратить этот
наглый «Харис» в полыхающую пламенем груду металла, но тогда вообще
не факт, что мы смогли бы вылететь из Стокгольма.
Я заметил, что за последнее время Элизабет все чаще спорит со
мной. Она перестает быть тем, совершенно послушным, мягким по
отношению ко мне ангелочком. Например, недавно она возмущалась, что
я слишком жестко обхожусь с Ленской: видите ли, не отвечаю на
сообщения актрисы. В общем, миссис Барнс, став госпожой
Стрельцовой, начала иногда проявлять строптивость. И такая перемена
в ней меня радовала: Элиз должна быть собой, а не покорным
продолжением моих желаний. Вот сейчас она высказала свое несогласие
и уже у дверей в «Odin's Pier», взяла меня под руку, прижалась ко
мне со всем свойственным ей теплом, будто извиняясь за недавнее
несогласие.
- Если вимана на три сорок, то у нас будет много времени. Мое
предложение в силе, Саш, - сказала моя чеширская кошечка, явно имея
в виду намек в эрмимобиле.
- Нам бы вздремнуть хотя бы часик, - входя в здание воздушного
порта, подал голос Бабский.
Здесь, в огромном зале с высоким сводом было пусто. Почти пусто.
Возле робота-полотера стоял полицейский в потрепанной кожанке, не
обращая на нас ни капли внимания. У кофейного автомата о чем-то
спорили трое молодых длинноволосых шведов. В кресле похрапывал
седой старик в очках, уронив газету.