Я хмуро посмотрел на Жана
Николаевича.
Вот оно что.
В тюрьму, значит.
Действия военных можно было
понять. В их глазах Виринея стала массовым убийцей, и неважно, по
каким причинам. С этим предстояло ещё разобраться.
К тому же, теперь Виринея была
целью номер один для горных некромантов. Только она одна могла
объединить голову Волота с его телом, а значит, на неё уже скоро
объявят охоту. Пока Волот восстанавливает кровь, у меня имелось
время, но даже сейчас Виринея находилась в зоне риска, особенно с
Печатью Блокады на теле.
— Я сам возьму её под надзор и
опеку, — сказал я. — И не нужно никакой Печати Блокады.
Секретарь не стал спорить. Это
не входило в его компетенции.
— Обсудите это с генералом
Чекалиным, господин Бринер, — ответил он спокойно и даже
примирительно.
Жан Николаевич выглядел как
обычно.
Ничего не выдавало в нём того,
что за время, пока я провёл в червоточине, отношение ко мне
поменялось. А ведь то, что доверенный человек генерала Чекалина
стоял сейчас здесь, ясно давало понять, что мой главный секрет —
уже не секрет. По крайней мере, для определенных лиц из военной
элиты.
Теперь они знали, что я не
Алексей Бринер, а его предок Гедеон.
Внедренный в общество горных
некромантов агент, который выжил после штурма дворца, уже успел
доложить об этом куда надо. Если он присутствовал на самом Балу, то
точно видел последнее испытание некромантов, а значит, видел и мою
мёртвую проекцию, которая сразу же выдала во мне Гедеона Бринера.
Все гости Бала Мёртвых это видели, но они погибли и уже не могли
ничего рассказать.
А вот выживший агент
мог.
Точнее, уже
рассказал.
Из этого следовало, что
генерал Чекалин знает, кто скрывается в теле юного Алексея Бринера.
Не зря из червоточины меня встречал именно Жан
Николаевич.
В пользу этого явно говорило и
то, что секретарь нисколько не удивился, что для пополнения резерва
мне нужен был чистый эфир, а не радонит. Поэтому он и допустил
Виринею к червоточине, чтобы меня дождаться. Скорее всего, она сама
об этом попросила.
— Как вы себя чувствуете,
господин Бринер? — спросил Жан Николаевич.
Вот теперь я услышал в его
голосе почтение, и касалось оно не юнца Алексея Бринера, а именно
его предка Коэд-Дина.
— Мы готовы вас
госпитализировать, — добавил секретарь. — Наши врачи…
— Где Феофан? — перебил я. —
Тот мальчик-пророк, который был на Балу. Где он?