Сегодня еще весь день впереди, и
нужно продержаться, не сдаться, вытерпеть, чего бы это ни
стоило…
Зотов шумно дышал, ему было тяжело,
но помочь командиру я ничем не мог.
Прошел час, второй.
— Мешки поднять! Живо! — Осипов
придумал себе развлечение.
Чуть в стороне грудой были свалены
мешки с песком — килограмм пятнадцать-двадцать каждый. Каждый
взвалил себе на плечи по мешку… тут и в нормальной обуви шаг
ступить тяжело, а в этих чертовых сапогах — практически
невозможно.
Но…
Шаг, еще шаг, третий, четвертый… я
считал и считал, постаравшись абстрагироваться от всего остального:
от холода, ветра, разгорающейся боли в ногах, тяжелого мешка на
спине.
Повезло в одном, сегодня сапоги были
нормального размера, а могли дать и меньшего, тогда ноги стирались
быстрее.
Пятьсот, пятьсот один, пятьсот
два…
Только так, преодолевая себя каждый
день и каждый час, можно было уцелеть. Те, кто мечтал о будущем или
жил прошлым умирали. Выживали лишь те, кто существовал
исключительно сегодняшним днем, часом, минутой, секундой.
Тысяча один, тысяча два, тысяча
три…
Продержаться сегодня, завтра,
послезавтра, и так каждый из последующих дней. Находить в себе силы
жить.
Умереть — просто, достаточно не
подчиниться приказу или косо посмотреть на офицера. Но жить —
надо!
Потому что только живым иногда
выпадает шанс отомстить…
Едва вскарабкавшись на второй ярус
нар, я тут же отключился, забывшись тяжелым сном без сновидений.
Ноги горели нестерпимым огнем, ободранные до мяса, но главное —
перетерпеть. Мне было много легче, чем прочим, на мне обычно все
заживало, как на собаке, хотя в последнее время это свойство
организма меня все чаще подводило.
Началось все еще, когда Зотов тащил
меня на себе в лагерь. Либо у организма не хватило сил, либо из-за
отсутствия сна я никак не мог восстановиться, но мне было дико
плохо. По факту, я умирал, и не умер лишь благодаря помощи Георгия.
Это был первый главный сбой моего тела с того самого момента, как я
очнулся в теле Димки Бурова. За эти месяцы я привык, что все мои
раны заживают с космической скоростью, и вновь стать обычным
человеком было неприятно.
К счастью, спустя неделю-другую
способность к регенерации частично восстановилась. Раны вновь
заживали, хотя и медленнее, чем прежде, а на прочие раздражители,
вроде низкой температуры, я реагировал легче, чем остальные
заключенные.