Алексей вздохнул. Я глотнул остывающего чая.
— Охота, — сказал Алексей.
— Неожиданно.
— Стараюсь совершать неожиданные поступки.
— Похвально. Есть чего на примете?
— В том и дело, что есть.
— Дядюшку моего помнишь? — спросил Алексей.
— Это который тебя ко мне подослал тогда? Помню. Дядюшки — дело
такое, хрен забудешь. Что там у него, крысы одолели? Вурдалаки
обижают?
— Н-не совсем. Он ведь тогда из той деревни уехал.
— Которую мне подарил?
— Ну да. В другой поселился. А там и дом похуже, и вообще… Начал
попивать. Всё крепче и крепче. А месяц назад вовсе допился до
чертей и на кладбище повесился.
— Охтыж…
— Ну да. Схоронили, конечно. Да только дядюшка, говорят, с тех
пор начал по ночам в деревню приходить. К девицам.
— Упырь, — кивнул я. — Бывает… Добро, завалим. Но ты ж
понимаешь, что упырь — это максимум пять костей?
— Понимаю. Но надо же с чего-то начать. У меня ещё после
Троекурова целых три кости осталось.
Я поморщился, но только мысленно. Привык уже мыслить масштабно,
глобально, а не по зёрнышку косточки считать. Если нужно сорок
костей — значит, нужно идти туда, где их точно наберётся сто. Я
лично поискал бы лягушачьи гнёзда, на которые Тварь, пожирая
клюкву, так удачно нарвалась. О размере костей глава алёшенькиного
ордена ведь ничего не сказал. Наверное, ещё не знает об
индивидуальных тарифах, без интернета вести медленно
распространяются.
Но я — это я, а мои заначки — это мои заначки. Вываливать их
первому встречному на блюдечке с голубой каёмочкой уж точно не
собираюсь.
— Ну, добро, пошли. Сегодня один пёс день пропадает. Только я
ещё пацана возьму, ему тоже надо опыта набираться… Чего морщишься?
Не жадничай, Алексей! Кто жадничает, тот по-настоящему никогда не
богатеет. Меняй мировоззрение, в жизни пригодится.
— Послушай, — вдруг сказал Алексей, глядя, как я прихлёбываю
чай. — А я ведь уже видел такие подстаканники! Надо же.
— Где? — спросил я. И посмотрел на подстаканник.
Это был тот, что в своё время выкупил у Брейгеля. Хотя, может,
один из трёх, что нашёл в подвале у Троекурова. Они же одинаковые,
фиг разберёшь.
— В доме моего отца. Помнишь его?
Я вспомнил немолодого мужчину, который орал на Алексея, когда
тот пытался стырить подсвечники.
— Помню. И давно они у него?
— Да пару лет назад, наверное, появились откуда-то. А я только
сейчас подумал — герб-то ваш, давыдовский. Просто внимания никогда
не обращал, ну, посуда и посуда. Стоят себе два — серебряные,
красивые…