.
О Петербурге он не жалел: последние годы, проведенные там, были безрадостными. Жизнь в столице потеряла свою привлекательность еще и потому, что там финляндское происхождение ставило его в двусмысленное положение. Хотя Русско-японская война и революционные события 1905 года на время отодвинули финляндские проблемы, имперская Россия не сменила курса, и с приходом Столыпина вновь началось «закручивание гаек»: уничтожение автономии продолжалось. Финляндский парламент разгоняли, начиная с 1907 года, несколько раз. Все это Маннергейм, находясь в Петербурге, вынужден был наблюдать со стороны. Ни реагировать, ни тем более действовать он не мог. В общем, лучше было держаться подальше от столичных интриг, от политики, от друзей и недругов, поэтому он весьма охотно отправился к новому месту службы.
Владимирский полк должен был в случае войны сразу же участвовать в боевых действиях. Маннергейм, ознакомившись c положением дел, был весьма разочарован: «Полк, относившийся к войскам прикрытия, не принимал участия в Маньчжурской кампании, и никто из офицеров не потрудился сменить свою мирную жизнь на военные тяготы. Я удивлялся, что ход войны был здесь известен лишь в общих чертах, и тактическим представлениям, родившимся в Маньчжурии, не уделялось должного внимания. Это были прежде всего открытое поле боя и позиционная война, которые сделались необходимыми из-за применения пулеметов и скорострельных орудий. Правила обучения тоже не обновлялись, и в полку слегка дивились тому, что я придавал такое большое значение упражнениям в стрельбе и действиям спешенной кавалерии»[118].
Всего за полтора года командования полком Маннергейм привел его в образцовый порядок, дотошно вникая в мельчайшие детали – от закупки лошадей и поставок фуража до отношения офицеров к рядовым. Видимо, тогда и родился следующий анекдот: «О господи, боже мой! – вздыхает молодой поручик, прослуживший пару месяцев под командованием полковника Маннергейма. – Поначалу я удивлялся выносливости полковника, теперь же – своей!»[119]
С самого начала службы в Польше возобновились дружеские отношения с теперешним непосредственным начальником Маннергейма, дивизионным генералом князем Георгием Тумановым, начавшиеся, как мы помним, во время Русско-японской кампании. Маннергейм часто бывал гостем в доме князя (позднее, уже во время Первой мировой войны, его младшая дочь Софи какое-то время жила у Тумановых в Варшаве и в сопровождении княгини благополучно добралась до Петербурга). Свидетельством этой дружбы, где ироническое подтрунивание смешивалось с восхищением, остались стихи Туманова, посвященные Маннергейму. Грузинский князь обладал незаурядным версификаторским даром и легким пером. Первое из стихотворений написано по случаю перевода Маннергейма в Варшаву.