Тарас уже знал, сколько может стоить такая робота, но разве мог он назвать более-менее пристойную цену? Он рад был каждой копейке.
– Пять рублей! – сказал он.
Юнкер был удивлен такою низкой ценой, но не мог не поторговаться. – Три!
– Пусть будет так!
– Я живу в Гатчине. Приедешь в воскресенье. Фамилия моя – Демидов.
Это было нелегко, но заработать всегда нелегко. Тарас несколько раз ездил рисовать портрет невесты Демидова. Как всегда, он сам увлекся работой, хотя «натура» ничего собой интересного не представляла. Еще и мать мешала:
– Зачем он ее делает такой бледной, разве нельзя на портрете наложить больше розовой краски? А этой родинки на носике вообще не надо делать. Ой, на портрете она какая-то долгоносая!
Панночка действительно была долгоносая, и с родинкой, и бледненькая, как петербургское утро. Но в конце концов это надоело Тарасу, – он и нос в сердцах укоротил, и щеки сделал порозовее. Панночка была в восторге, Демидов тоже.
Тарас выжидательно смотрел на жениха и невесту.
– Ах да, деньги! Приедешь на следующее воскресенье!
В то воскресенье Демидов пьянствовал с приятелями и о деньгах и вспоминать не хотел. На следующей – Тарас не застал его или, может быть, слуга просто обманул. Неожиданно они встретились на Невском, Тарас подбежал, остановил его. Демидов смерил Тараса высокомерным взглядом.
– Ты, холоп, как ты смеешь разговаривать так с помещиком Демидовым? Я сообщу твоему хозяину!
Сколько даром потрачено времени и труда!
Но Тарас вынужден был сносить все молча. В такие минуты он хотел быстрее вернуться на свой чердак. Где уж там мечтать о друзьях с Олимпа!
Он кусал губы, сидя в своем углу, и проклинал всю свою жизнь.
И снова, как в приподнятом, так и в угнетенном настроении, не мог он рисовать, а писал на клочках бумаги грустные-грустные строки.
За этим и застали его как-то Сошенко и Мокрицкий.
– Ты что-то пишешь? – спросил Мокрицкий.
– Так, выгадываю себе неизвестно что.
Мокрицкий попросил разрешения взять написанное и в тот же вечер снова повел разговор с Брюлловым про Тараса. При их разговоре был и Григорович.
– Нет, человек с таким чувством и мыслями не может оставаться крепостным! – одобрительно говорил Брюллов, прочитав стихи Тараса. – Я сам поеду к его помещику…
С нетерпением ждали Брюллова Сошенко и Мокрицкий. Но каким сердитым вернулся их маэстро!