На другой день Мокрицкий по секрету сообщил Сошенко:
– Сегодня в нашей мастерской появится еще одно прекрасное творение – портрет Василия Андреевича Жуковского, и если бы ты знал, какое разительное сходство с оригиналом! Какая чрезвычайная сила рельефа! Ты подумай, сеанс продолжался не больше двух часов, а голова кажется почти законченной.
Он не утерпел и повел друга в мастерскую. Брюллова не было дома. Перед портретом в кресле Карла Павловича сидел мальчик Липин.
Это был один из тех самоучек-художников, о которых Карл Павлович побеспокоился еще в Москве и добился обещания дать им отпускную на волю. Приехав в Петербург, Брюллов не забыл о них, особенно ему нравился младший Липин. «Пришлите мне моего сыночка», – написал Карл Павлович московским друзьям. Теперь Липин и жил у Брюллова.
Мальчик зачаровано смотрел на портрет и шептал:
– Как живой… совсем как живой.
– Кыш-ш, – шутя сурово сказал Мокрицкий, и Липин испуганно скатился с кресла и исчез.
– Посмотри, Иван, на эти прекрасные руки, – восхищенно вымолвил Аполлон, – какие нежные, задумчивые руки! Так и чувствуешь, что их оружием будет легкое перо. А глаза, уста! Только Брюллов может написать такие живые глаза человека.
По своей привычке, известной всем его товарищам и учителям, Аполлон вдохновенно продекламировал:
Воспоминание и я одно и то же,
Я образ, я мечта,
Чем старе становлюсь,
Тем я кажусь моложе.
Но ни Аполлон Мокрицкий, ни Иван Сошенко не знали точно; они только догадывались, зачем взялся Брюллов за этот портрет. Об этом договорились их старшие друзья – Брюллов, Жуковский, Виельгорский, Венецианов и Григорович.
Цена портрета должна была быть ценой выкупа Тараса.
Чего только не выгадывал Сошенко, чтоб хотя бы немного облегчить долю Тараса.
Уж никак нельзя было сказать, чтобы его как художника так уж интересовало сердитое рябое лицо Ширяева, тем не менее он взялся нарисовать его портрет с условием: пока не начался новый сезон, Тарас месяц будет жить у Сошенко.
Уже два года он, как заботливый воспитатель, смотрел за ним, ввел в «Общество поощрения художников», познакомил с кем только мог, наблюдал за его чтением и удивлялся, как быстро вбирает в себя этот юноша все знания, что урывками перепадают ему, с какой жадностью глотает книги и может уже разговаривать в кругу друзей Сошенко, как развитой, образованный человек. Но крепостное ярмо еще висело над ним, он был игрушкою в руках своего хозяина.