— Значит, станете жаловаться? — Каратаев неуклюже попытался
изобразить презрение. — Ваши товарищи по сборной наверняка пожелают
узнать, что…
— Не пожелают. И если даже вы каким-то чудом сможете найти
идиота, который попытается покалечить меня в ринге, я сломаю и его.
И тогда вы отправитесь под трибунал… Впрочем, если уж мы никак не
можем найти общий язык, — Я вскочил со стола и шагнул к двери, — то
я, пожалуй, отправлюсь прямиком к начальнику Корпуса.
Аргументы у меня были… скажем так, на троечку. Из спортсменов
сборной всерьез лезть в грызню с офицером Корпуса посмели бы от
силы человек пять, а полностью я был уверен разве что в Медведе с
Камбулатом. И продемонстрируй Каратаев хоть немногим больше
характера и упрямства, мой кавалерийский наскок вполне мог бы
закончиться пшиком.
Но умом его высокоблагородие, к счастью, не блистал. И, как и в
карточной игре, клюнул на мой безыскусный блеф и, заглотив наживку,
уже даже не пытался соскочить с крючка. Не успел я сделать и пару
шагов к двери, как за спиной раздался голос, в котором уже не было
даже тени самоуверенности.
— Стой… стойте! Подождите! — жалобно проблеял Каратаев. — Чего
вы хотите?
— Ну вот, другой разговор! — Я развернулся на каблуках. — И
давайте будем реалистами, ваше высокоблагородие: место и должность
вы, конечно же, потеряете, но я оставлю вам возможность сохранить
хотя бы честь. Вы сегодня же подадите рапорт Георгию Андреевичу,
уволитесь из Корпуса и больше никоим образом не станете касаться
нашей сборной. Полагаю, без ваших услуг у нас даже больше шансов
победить на соревнованиях.
— Нет! Прошу вас! — Каратаев перегнулся через стол и попытался
ухватить меня за полу кителя. Будто испугался, что я могу уйти. —
Без работы я не смогу отдать долги!
— Вы и так их не отдадите, — вздохнул я. — Впрочем, вряд ли это
мои проблемы, ведь так? Можете уехать из города. Или попытаться
устроиться на службу в другом месте — если не хватит духу
застрелиться.
— Полгода! — умоляюще простонал Каратаев. — Дайте мне полгода —
и я уйду.
— Видимо, я как-то неясно выражаюсь. — Я возвысил голос. — Мы с
вами не торгуемся. А если вдруг начнем — следующее мое предложение
будет куда хуже предыдущего. Так что я бы на вашем месте поспешил.
Если к концу недели этот кабинет не освободится, я позабочусь о
том, чтобы вам нигде и никогда не доверили бы даже швабру.