— А откуда такой интерес к Древней Греции? Вроде не про эту
газету выпускаем.
— Да так, отвлечься захотелось. Из универа приходили, говорили,
что вот такая вот новость про выход нового и важного научного
труда. Я не знаю, как ее подать, я вообще не знаю, кому этот труд
нужен. Но, как ты сам видишь, зачитался.
— Как по мне, они немножко наши коллеги, — заметил Черский. —
Мне вот тоже часто во время работы древнегреческая мифология
вспоминается. Например, что журналист в провинциальном здании вроде
нашего похож на этих тупых девиц (не помню, как их звали), которые
все пытались заполнить бездонную бочку, а она не наполнялась и не
наполнялась. Вот так и мы просто льем в газету статью за статьей,
материал за материалом.
— Ну вот видишь, даже ты проникся. Ведь для нас, православных,
если подумать, Древняя Греция — это почти как Дикий Запад для
американцев. Кровавая юность того, что станет потом нашей
цивилизацией.
— А почему не Древняя Русь?
— Сам знаешь почему. Потому что про Древнюю Русь, в отличие от
Древней Греции, мы толком ничего и не знаем.
Черский невольно усмехнулся. Все-таки с Лобановичем их свела не
только работа, но и любовь ко всему немного классическому.
С таким руководителем проще пережить даже то, что внизу дежурит
человек от Фимы Мясника. Пока, конечно, просто для порядка дежурит.
Чтобы проблем не было.
— Тут он, кстати, интересную мысль проводит, — редактор взял
книгу и так и замер, держа ее перед собой, словно отгораживаясь от
всего мира древнегреческой мудростью. — Конечно, не очень понятно,
к чему это пристроить. Хоть мифологическую страничку в газету
вставляй. Есть же до сих пор у многих газет страничка литературная
— а у нас будет мифологическая, проверенная временем…
— Так что за мысль-то, не томи, — не выдержал Черский.
— У всех этих ребят-первогрешников, про которых он пишет, есть
кое-что общее.
— То, что они оказались в аду?
— И это тоже. Но важны и обстоятельства дела. Все они были так
или иначе проходимцы, дурили богов и давали людям то, что не
следует. Начнем с Тантала. Он, может быть, разгласил тайны богов, а
может, украл с Олимпа нектар и амброзию, чтобы обессмертить
людей.
— Непонятно, почему украл, но так и не собрался
обессмерчивать.
— Он был царь, у него свои резоны. Может, не успел, а может,
нашел несвоевременной. По другой версии, самой драматичной и потому
самой известной, накормил богов собственным сыном. Боги не оценили.
Сына вернули обратно, а Тантала — в ад.