Черский знал только пару ночных клубов на весь город. Один из
них был как раз на середине Советской, неподалеку от пересечения с
Бабеля. Но он никогда внутри не был, и не хотелось. Редакция была
там же, и в редакции он был все равно что у себя дома.
— …и знаешь, — продолжала племянница, — это постоянные какие-то
странные истории про ее друзей, которые наркотиками торгуют.
— Какими наркотиками?
— Она в подробности не вдавалась. Только рассказывала все
истории, как кто-то кого-то пытался кинуть, так они его избили и
выкинули из клуба и штаны сняли.
— И что потом с этими штанами было?
— А вот это не знаю. Себе оставили, наверное. Как трофей.
Короче, от этих разговоров, чем больше она говорила, тем сильнее я
хотела от нее куда-нибудь убежать. Желательно на край света.
Короче, попрощались мы, пообещали видеться почаще. И я от места
встречи сразу домой, как можно скорее. И решила, что даже если
где-то случайно ее увижу, то сделаю вид, что не заметила.
— Разумный поступок. В твоем возрасте — редкость.
— Ну и все равно на душе от этого мерзко. Мы ведь могли
подружиться. И она совсем не тупая. По-своему хороший человек. Ну
вот, не стало нашей дружбы. Ее словно кто-то взял и отрезал ножом.
Я догадываюсь, кто этот кто-то, — и ничего не могу ему сделать. А
так хочется рассчитаться за это, и за дружбу, и за того, кого
побили и выкинули без штанов, и вообще каждому, кто хоть как-то
пострадал от этого. Взять бы нож — и вогнать этот нож ему в
прогнившее сердце!
Черский подумал, почесал нос и сказал:
— Знаешь, я не могу увидеть, что у твоей бывшей подруги
случилось. И никто не может. Я понимаю, отчего слышать это так
горько. Дело даже не в том, что человек живет как-то неправильно.
Просто вся беда в том, что сам человек-то вроде бы хороший и надо
ему помочь. А как ему помочь — совершенно не понятно. Да он и сам
этого не хочет в первую очередь.
— Но почему-то в это полезла. Это же ненормально, совсем
ненормально. Дело же не в том, что виолончель.
— Знаешь, если бы я был учителем, я бы попытался придумать
какой-то ответ. У учителей работа такая: давать ответы, пусть даже
и неправильные. Ну, к счастью, образование у меня не
педагогическое, а военное. Меня учили только проблемы решать,
причем тупым армейским способом. Я скажу честно: я не знаю, что с
ней случилось. Даже больше того скажу. Ни ты, ни я не знаем, что
случилось с ней на самом деле.