— Ты думаешь, она меня просто за дуру держала?
— Да кто же ее знает за кого? Есть люди, которые врут просто из
любви к искусству. Это ж тоже искусство. И аудитория побольше, чем
если на виолончели играть. Может быть, она действительно хотела
показаться крутой и заливала тебе что ни попадя. Может, это и было
правдой. Может, это было правдой, но наполовину. А может, она тупо
познакомилась с внештатным сотрудником родной милиции и решила
почему-то, что ты знаешь кого-то, у кого можно наркотой затариться.
Вот и прощупывала почву. Вдруг ты тоже начнешь хвастаться своими
знакомыми, а потом согласишься ее с ними познакомить. Разные
варианты могут быть. И в жизни это угадать нельзя. Можно
более-менее угадать, как в игре, примерно правильные действия.
— И что же надо было сделать?
— Я думаю, что ты все правильно сделала. Правда это, неправда
или просто провокация — с таким человеком общаться просто
неприятно. Вот ты с ней больше не общаешься, что очень разумно, и я
тебя за это хвалю.
Уже в редакции Черский все равно не мог успокоиться. В блокноте
было еще несколько сведений об этом деле, которые выдала редакция,
— для заметки, которой, скорее всего, просто не будет. Скорее
всего, оно даже в список новостей телеграфных агентств (кто-нибудь
еще помнит, что это такое) не попадет.
Но, среди прочего, там были телефон и адрес родителей девочки. И
Черский, продолжая убеждать себя, что это просто профессиональная
привычка, подтянул к себе поближе аппарат и снял трубку.
Не просто же так они в редакции на каждый стол по телефону
поставили. Раз поставили, значит, надо почаще использовать. Иначе
деньги, ушедшие на их покупку, окажутся пустой тратой.
После пяти безнадежных гудков в трубке заговорил усталый женский
голос:
— Алло…
— Алло, здравствуйте! Это Валерий Черский, корреспондент газеты
«Брама». Вы могли про нее слышать, у нас в городе выходит. Я насчет
трагедии в вашей семье. Возможно, вы согласитесь дать какой-нибудь
комментарий…
— Нет никакой трагедии, — ответил в трубке все тот же
невозмутимый голос.
— Но я слышал, что ваша дочь…
— Нет никакой дочери, — был ответ, а потом трубку просто
повесили.
Черский так и остался с трубкой возле уха, откуда доносился
долгий гудок, похожий на затянувшееся коровье мычание.
Это было очень странно. Конечно, закон не запрещал подобные
странные ответы. Но он уже достаточно много раз звонил по поводу
трагедий и привык к совсем другим реакциям. Либо отвечали, что не
хотят говорить, что естественно, либо наоборот, угадывали, что есть
шанс выговориться, и начинался длинный мучительный монолог со всеми
подробностями, домыслами и соображениями о том, что надо сделать со
страной, чтобы такое больше не повторилось.