Единственное, что спасает на войне от постоянного хаоса, — это
работа, размеренная, тяжелая, отупляющая. Жизнь кажется особенно
простой и надежной, когда после марш-броска километров на двадцать,
в сорокоградусную жару и выкладкой под сорок, ты наконец-то устроил
привал у арыка…
А тут, на колесах, просто не на что опереться. Поэтому на
колесах всегда труднее.
Когда он сделал последний глоток, случилось чудо. Желудок как-то
сам собой успокоился, затих, затаился. И никаких позывов в заднем
проходе!
Он даже перевел взгляд на машину, что шла перед ними. Из-под
шлемофона по вискам — ручьи пота, но ему полегчало и стало уже все
равно.
На машине, что впереди, не было даже тента. Из кузова
всматривались в придорожную зелень афганцы-хадовцы, самые опытные
вояки.
Именно они заметили первыми гранатометчика, что притаился в
кустах в полусотне метрах от дороги. И с ходу открыли пальбу,
поливая кусты смертоносными очередями, они убили его и начали
стрелять по всем кустам.
Те, кто их поджидал, сразу поняли: внезапного нападения не
получится. И открыли кинжальный огонь из всего, что было.
Засада была в несколько ярусов — одни в кустах в полуметре от
дороги, следующие выше по склону примерно на столько же, а третий —
еще выше, в отрытых за ночь окопах.
Бухнул гранатомет, земля вздрогнула. Желудок не отреагировал.
Пронеслась мимо машина с саперами.
Выстрелы.
Еще выстрелы.
(Странно, обычно нападали на колонны, которые возвращались с
задания. Люди там усталые, бдительность ослабла, техника барахлит…
Видимо, их колонна просто наткнулась на засаду, которую готовили
для других.)
Автоматные очереди. Кто-то орет матом. Пули, как смертоносные
стальные пчелы, поют совсем рядом. Кто-то кричит из канавы…
Черский понимал, что сейчас он не боец. И лучшее, что может
делать, — это сидеть в кабине и не мешать. Если водителя заденут,
дальше вести ему…
Но водителя не задели.
А потом и вовсе все стихло, как будто кто-то выключил звук.
Если верить часам, весь бой занял четырнадцать минут. По
ощущениям казалось, что прошло уже больше часа. Справились сами,
даже без вертушек.
В желудке — по-прежнему тишина…
Когда на следующий день они доехали до Кабула, желудок
по-прежнему не подавал признаков жизни.
На третий день Черский все-таки решил поберечься — в сортир
по-прежнему даже не тянуло. И он отправился к полковому врачу.