Я с трудом опустился в кресло у камина, морщась от боли. День
выдался тяжелым, плечо нещадно ныло.
— Чаю покрепче, — попросил я. — И пусть Семен Артурович зайдет с
документами.
Агафья Петровна засуетилась с самоваром, а я откинулся на спинку
кресла, прикрыв глаза. В голове крутились цифры, схемы, лица.
Модернизация завода требовала серьезных вложений. Часть можно
взять из «черной кассы», что-то провести через официальные каналы.
Но основную сумму придется искать на стороне.
Я понимал, что если увеличу производство, то смогу зарабатывать
намного больше. И тогда возвращу все затраченное с лихвой.
В дверь деликатно постучали. Вошел Головачев с папкой
документов:
— Леонид Иванович, тут сводки производственные и...
— Потом, — прервал я его. — Что с расследованием покушения?
— Товарищ Рожков обещал зайти вечером. Говорит, есть важные
сведения.
Словно в ответ на его слова, с лестницы донеслись шаги. Агафья
Петровна ввела в комнату невысокого человека в штатском — того
самого Рожкова из ГПУ. Я кивнул Головачеву и тот испарился из
комнаты.
Вошедшего можно было бы принять за мелкого канцеляриста, если бы
не характерный профессиональный взгляд — цепкий, оценивающий,
словно фотографирующий каждую деталь. Рожков был из той новой
породы чекистов, что пришли на смену кожанкам и маузерам: внешне
неприметный, в потертом, но добротном костюме-тройке табачного
цвета, с аккуратно повязанным галстуком скромной расцветки.
— Присаживайтесь, — я указал на кресло напротив. — Агафья
Петровна, принесите нам коньяку. Армянского, из особых запасов.
Лицо Рожкова имело какую-то неуловимую особенность — его
невозможно толком запомнить. Бесцветные, жидковатые брови над
светло-серыми глазами, прямой нос средней величины, тонкие губы,
чуть впалые щеки. Гладко выбритый подбородок с едва заметной
ямочкой. Русые волосы с залысинами на висках старательно зачесаны
набок. Возраст неопределенный — то ли тридцать пять, то ли все
сорок пять.
Руки с коротко остриженными ногтями — подвижные, с характерными
канцелярскими мозолями на среднем пальце правой руки. На запястье —
часы «Мозер» в потускневшем серебряном корпусе, явно ношенные не
один год. В нагрудном кармане — плоский блокнот в черном
коленкоровом переплете и огрызок карандаша.
Когда экономка удалилась, Рожков достал из потертого портфеля
папку: