План действий ясен. Первый шаг - восстановить старые связи через
Ригу. Второй - наладить канал поставок современных технологий.
Третий, и самый важный - доказать Сталину, что частные
предприниматели могут стать эффективным инструментом модернизации
страны. Хотя это будет ой как трудно.
— Готовьте документы для поездки в Ригу, — распорядился я,
убирая бумаги в несгораемый шкаф «Сан-Галли». — И свяжитесь с нашим
человеком в торгпредстве. Пусть прощупает почву в Берлине.
Возможно, думал я, глядя на ночной заснеженный двор, что это наш
шанс изменить ход истории. Создать систему, где частная инициатива
работает на благо государства. Где НЭП не сворачивают, а развивают.
Где модернизация идет не через ГУЛАГ, а через эффективное
сотрудничество с Западом.
За спиной тикали старые немецкие часы, отсчитывая время до
начала большой игры.
Но долго рефлексировать я не мог. Натура не такая.
Закончив с немецкими документами, я взглянул на часы. Половина
восьмого.
Самое время для выхода в свет.
— Семен Артурович, — я повернулся к секретарю, — закажите мне
столик в «Праге». И пусть Степан подаст «Мерседес» через
полчаса.
Дома я переоделся в новый костюм от Журкевича. Угольно-черная
английская шерсть подчеркивала фигуру. Белоснежная сорочка «От
Эйхгорна» с серебряными запонками, шелковый галстук «Пеликан»,
лаковые штиблеты «Скороход». Полный образ успешного нэпмана. В
кармане жилета поблескивала платиновая цепочка от часов
«Мозер».
Ресторан «Прага» встретил меня теплом, светом и музыкой. В
вестибюле, отделанном темным дубом, важно прохаживался швейцар в
ливрее с золотыми галунами. Гардеробщик принял мое кашемировое
пальто от Манделя и котиковую шапку с почтительным поклоном.
В большом зале с хрустальными люстрами «Товарищества Эриксон»
царило оживление. За белоснежными столами, сервированными
кузнецовским фарфором и серебром «Хлебникова», сидела вся
нэпманская Москва. Дамы в парижских туалетах, мужчины в дорогих
костюмах, звон бокалов и негромкий гул разговоров.
На эстраде играл джаз-банд. Саксофонист в белом смокинге выводил
модную мелодию «Чикаго». Возле рояля «Бехштейн» стояла певица в
платье цвета бургундского вина, расшитом чешским бисером.
Метрдотель, благообразный старик с седыми бакенбардами, проводил
меня к столику у окна, где уже сидел Михаил Борисович Гольдштейн.
Импортер швейцарских часов, в прошлом владелец часовой мастерской
на Кузнецком мосту.