Я тоже не хотела бы, чтобы его видели таким, потому что эта заразная рубашка, намокнув, льнёт к его телу так, что можно все кубики пресса пересчитать… А это можно только мне!
Поэтому откинула сумку чуть назад, дунула на чёлку и решительно заявила:
— Идёмте.
Он довольно усмехнулся, развернулся и пошёл вперёд. А я — поплелась следом, уперев глаза в пол. Иначе бы всю дорогу пялилась на его упругую задницу и капала слюной.
Дольский встретил нас едва ли не с распростёртыми объятиями.
— Вернулись, касатики! Уважили старика!
Манипулятора, плясало на языке, но я зыркнула на сопровождающего и прикусила свой не в меру болтливый орган.
Дольский внимательно осмотрел нас и покачал головой:
— Елисеюшка, в таком виде… тебе трудно будет заниматься!
Смотря чем, хихикнул мой внутренний голос. Мне вот будет куда сложнее сосредоточиться на всяких умностях, когда он такой… рядом… ом…
— Я с вами абсолютно согласен, Никита Сергеевич, но, увы, запасной вариант мой предусмотрен не был.
Старый профессор покачал головой:
— Эх, молодежь-молодежь! — и снова направился к шкафу, откуда недавно извлекал чайные принадлежности. — Хорошо, что я — воробей стрелянный. Чего только не случалось на этой кафедре. Поэтому, всегда нужно быть во всеоружии. Прошу, — распахнул дверцу, а там — целый арсенал мужских сорочек, притом новеньких, ещё в пленочных чехлах. Ну, надо же! — У нас примерно один размер, — ага, хмыкнула мысленно, только кое-кто жирноват, — думаю, тебе подойдёт вот эта.
Профессор снял с плечиков новенькую рубашку, бледно-зелёную, чуть блестящую…
Под глаза, мелькнуло в уме. Но потом стало не до чего, мысли потеряли связность, я сама — способность их выражать с помощью слов. Только и могла, что стоять и глотать слюнки…
… потому что, искреннее поблагодарив профессора и в упор уставившись на меня, притом — с ехидной улыбочкой — зеленоглазый гад начал медленно раздеваться…
ЕЛИСЕЙ
Обожаю, когда её глазёнки вот так распахиваются. Когда она хлопает ресничками и ловит ротиком воздух, словно выброшенная на берег рыбёшка. Эта кудрявая бестия не представляет, как сладко и соблазнительно она выглядит в такие моменты. Аппетитнее, чем тот зефир в шоколаде, который недавно касался её манящих губ. Вот только я от подобного зрелища и сам готов растаять.
Но мне нельзя – я кремень. Я – краеугольный камень этого моста взаимодействия. И поэтому, нацепив на лицо одну из своих наглючих ухмылок, (а у меня есть несколько в арсенале), посмотрел упор на мелкую заразу и приступил к медленному расстёгиванию пуговиц.