Царь тихо вздохнул, прикрыл окно. Его, похоже, пугал этот шаг,
означающий не просто создание новой структуры, а негласную войну со
своими же людьми, со старой знатью и прочими любителями вольности.
Этого Иоанна ещё не побили в Ливонской войне, ему не отравили
нескольких жён, никто из его приближённых ещё не сбежал в Литву.
Жизнь его ещё не успела побить так сильно, как того, который и
создал опричнину в другом варианте истории.
— Нельзя измену прощать, государь, — сказал я.
— Господь простил, — возразил мне Иоанн, донельзя набожный.
Он и книгу-то читал сейчас не абы какую, а Часослов, который
наверняка уже знал наизусть.
— Господь наш Иисус Христос — царь небесный, а не земной, —
сказал я. — А изменники, хоть и в аду гореть будут, в жизни земной
почему-то живут припеваючи. В Литве, али в монастырях, али даже
дома у себя. А другие на них смотрят и думают, если государь им
простил, то, значит, и мне простит, и тоже к измене склоняются.
Иоанн смотрел на меня, сверкая глазами. То, что я ему сейчас
говорил, никак не вязалось с его привычной картиной мира, но и
отрицать мою правоту он никак не мог.
— Ежели греха боишься, я тот грех на себя возьму, — продолжил я.
— Но измену выжигать надо, как язву. Да, больно будет, неприятно.
Но и доктор, чтобы больному жизнь спасти, порой ему вынужден руку
отнять.
— Искуситель… — прошелестел Иоанн.
— Пока слишком поздно не стало, государь, — сказал я.
— А, бес с тобой! По своему разумению людей набирай, кого нужным
посчитаешь! — выдохнул царь. — Хоть и кровожаден ты… Я же никого
ещё из врагов своих не казнил, и не собираюсь!
— И Сильвестра? — спросил я.
Царь скрежетнул зубами.
— Постриг он принял. Соловецкий монастырь его ждёт, — с каменным
лицом произнёс он.
Я вздохнул, едва не ударив себя ладонью по лбу.
— А следовало его из сана извергнуть, от церкви отлучить и
судить публично, уже не как священника, а как расстригу! Он же
государыню отравить пытался! И детей твоих! Детей! — сорвался я на
крик.
— Покаялся он, — холодно произнёс царь.
Мне почувствовал, как во мне закипает гнев. В покаяние Иоанн
действительно верил, и врагов своих прощал, порой даже не
единожды.
— На словах он что угодно сказать мог, — вздохнул я после того,
как мысленно досчитал до десяти и обратно, чтобы немного
успокоиться. — Измену прощать нельзя, государь. А покушение на
супругу твою и наследников — тем более. Прикажи вернуть его.
Осудить. Покарать. Покуда кара преступлению несоразмерна, так и
будут вокруг тебя заговоры плести. И рано или поздно изведут. Или
государыню, или наследников, или тебя. Одного наследника уже
извели.