— О чём задумался, Никита Степаныч? — спросил меня Богдан,
отрывая от размышлений.
— О новых свершениях, — ухмыльнулся я.
Как будет время — надо будет попробовать измыслить в слободе
воздушный шар. Или хотя бы китайский фонарик, как его миниатюрную
копию.
— Когда новые инроги готовы будут? — спросил я.
— До Масленицы управиться должны, — сказал литейщик. — Только то
уже не инроги, другим именем наречём.
— А вот это лишнее, — сказал я. — Они же как близнецы-братья
быть должны, значит, тоже инрогами величать надо.
— Как же их различать-то тогда? — улыбнулся подмастерье.
— По нумерам, первый инрог, второй, — вполне серьёзно предложил
я.
— Ну, не знаю, — хмыкнул Богдан. — Не по старине это.
— А в старину вообще не знали, как пушки лить, дубинами друг
дружку лупили, и что теперь? — усмехнулся я. — Новое по-новому
делать надобно. За старину держаться, уважать, а к новому всё же
открыто быть.
— Ага… Мастеру это скажи, так он палкой вдоль хребта попотчует,
— засмеялся литейщик.
— Сам скажешь, — хохотнул я. — Ладно, понял тебя. На Масленицу,
значит, из пушек палить станем. Инрог этот, значит, пусть здесь
пока остаётся. Государю покажем, но потом.
— Понял, — сказал Богдан.
— Всё, не буду больше от работы отвлекать, у вас тут, гляжу, дел
невпроворот, — сказал я, пожимая мозолистую лапищу литейщика.
Ну хотя бы с этим разобрались. Единороги вместо нынешних тюфяков
должны здорово навести шороху. По-хорошему, к ним надо бы измыслить
прицельные приспособления, но я, увы, не артиллерист.
От Пушечного двора мы с дядькой отправились к Андрею Рыбину,
знакомой уже дорогой, и у него тоже вовсю кипела работа,
металлическим лязгом оповещая об этом всю округу.
Мальчишки-подмастерья увидели меня издалека, сразу же кликнули
мастера. Андрей Иванович вышел из кузницы в одной рубахе и фартуке,
несмотря на мороз, от него валил пар, словно от разогретой
печки.
— Никита Степаныч! А я уж и не чаял увидать тебя! — воскликнул
он.
— И тебе не хворать, Андрей Иваныч, — произнёс я.
Выбрался из седла, пожал руку мастеру. Он за время моего
отсутствия развернулся во всю ширь, даже поставил на пустовавшем
пятачке новую мастерскую, где по обилию стружек и опилок вокруг
неё, очевидно, делались ложа для пищалей. Он целиком и полностью
сосредоточился на них.
— А я слышал, убили тебя в Можайске, — признался оружейник. —
Наврали, слава Богу.