- Коня мне, и живо!
Махнув рукой, Оженя со всей поспешностью бросился исполнять
приказанье, знал – царевич в гневе может и плеткой по спине
приласкать, с него станется.
Миг, и Яндыз, подгоняя коня, уже мчался к дороге – молодой,
красивый, в легкой походной кольчужице с небольшим серебристым
зерцалом, он сидел в седле, как влитой.
На кольцах кольчуги, на усыпавших рукоять тяжелой боевой сабли
камнях-самоцветах играло солнце.
Не сбавляя хода, царевич перемахнул широкой овраг и оказался у
самой дороги, однако дальше уже не поехал, осадив коня сразу за
вербами. Остановился, застыл, как вкопанный, подбоченился гордо. Не
дело чингизида к кому-то там спешить - пусть тот, кому надо, сам с
подобающей честью подъедет! Ну да, сам… а как же?
Думая так, лукавил молодой царевич Яндыз, сам перед собой
лукавил – как раз именно ему-то больше всего этот вот всадник,
неприметный такой человечишко, и нужен был в первую голову! Именно
яму, Яндызу – не Василию-князю. Впрочем, и Василию – нужен – но… У
царевича насчет своей московской службы имелось собственной, в
корне отличное от княжьего, мнение, о котором Яндыз, впрочем,
предпочитал благоразумно помалкивать, ибо, кроме броской внешности
и отваги, природа наделила его еще и умом.
Юный чингизид не сделал более ни одного движения, просто застыл
в седле, словно статуя, а приблизившийся всадник, заметив –
попробуй, такого не заметь! – сразу же заворотил лошадь к вербам,
едва не ухнув в огромную черную лужу, в которой отражалось веселое
смеющееся солнце.
- От так осень, ядри ее… - выругавшись, путник встретил взглядом
с Яндызом и, спешившись, поклонился:
- Не скажешь ли, батюшка воевода, далеко ль отсель до
Смоленска?
Яндыз скривил губы:
- По заполошью – к вечеру будешь…
Царевич нарочно произнес лишь половину тайных слов, наслаждаясь
замешательством посланца, и, лишь увидев в его глазах явную
готовность убежать прочь со всех ног, небрежно добавил:
- Ежели на Соловья-разбойника не нарвешься.
- А Соловушка-то в Смоленске чай?
- Соловушка-то в Смоленске, а вот ты кто?
Яндыз говорил по-русски чисто и правильно, словно это язык был
для него родным… впрочем, вторым родным – точно. В Орде такое
запросто!
- А я Кузьма, Якшам Кудяма-гостя приказчик, смоленские Ордынцем
кличут.
Все правильно, все без подвоха… вроде бы…