Седьмая миссия "Гиацинта" - страница 30

— Мне нравится «Санечка», Прохор Петрович, — поспешила успокоить его Аля. — Звучит очень мило, меня так никто не называл…

— А как называли?

— Взрослые — полным именем или по фамилии. Ребята – обычно Жабулей.

— А мама с папой как вас зовут?

Пришёл черёд Але затвердеть лицом.

Мать всегда называла еë Александриной. А вот отец – по-всякому: Алей, Алюнчиком, Аленëнком. Но это был еë секрет, раскрывать который она не собиралась даже такому душевному и славному человеку, как Прохор Петрович. Поэтому она пожала плечами и как могла беспечно ответила:

— Слушайте, я уже и не помню. Это было так давно!

— Вы сирота? — удивился и расстроился он. — Но в вашем личном деле есть данные ваших родителей и не указано, что они умерли.

— Они не умерли. Просто мы давно не общаемся.

— Но почему?!

Интерес Прохора Петровича выглядел таким искренним, а Аля так не любила врать, что теперь ответила честно:

— Они от меня отказались. Когда мне было семь, они развелись, я осталась с мамой. Папа сначала брал меня на выходные… Но потом он снова женился, его жена забеременела и заявила, что не хочет, чтобы он тратил свой ресурс на меня. С тех пор я его не видела.

— А мама?

— Мама тоже вышла замуж…

— И еë муж был против, чтобы вы жили с ними?

— Нет. Папа-Миша хорошо ко мне относился. Он очень любит маму. Мне кажется, даже если бы у неё было пятеро детей от разных мужчин, он всех бы принял и вырастил, как своих. Но мама всегда считала, что я у неë… не получилась…

— Не получилась? Чего это? — вскинул брови Прохор Петрович.

— Ну вы же видите, какая я, — Аля поморщилась, не желая развивать тему, — а мама красавица. Словом, когда у них родился Камилл, я стала ей совсем не нужна. Поэтому, как только мне исполнилось четырнадцать, я поступила в лицей ЦИОКРа и переехала в кампус.

От Прохора Петровича Аля ушла взволнованной и переполненной сложными эмоциями. Тонкая, щемящая нежность к Роберту, которую она испытывала, представляя, каким он был ребëнком, сбивала ей дыхание. Тревожный интерес к обстоятельствам, мешающим ему вернуться в Отряд, как будто щекотал еë изнутри. И фоном растекалась привычная тупая боль, напоминавшая о себе всякий раз, когда Аля думала о родителях.

Отца она помнила плохо. Помнила его могучие руки, которые подбрасывали еë в воздух. Помнила нечастый, но заразительный смех и мягкий голос, на разные лады называвший еë по имени. Помнила такие же светло-рыжие волосы и переменчивые глаза, как у неë. Но лучше всего, увы, помнила жгучую свою обиду, когда он не пришëл на еë десятый день рождения и никак еë не поздравил.