— А ну, всем работать! — негромко, но сурово и в то же время без
тени раздражения приказала я. Нет, осенило меня, не я, я
среагировала бы иначе. — А вы двое, — я ткнула пальцем в Лоринетту,
затем в «цыганку», — на задний двор вместо сна! Покаяние на три
дня, — я снова перевела палец на Лоринетту, — а тебе покаяние на
неделю за ослушание!
Что-то в этом было неправильно. Я не стала разбираться ни в чем,
проявила власть и непонятную мне пока волю, причем, судя по лицам
обеих наказанных женщин, моя кара была еще легкой. Чувствуя, как
голова у меня начинает кружиться, а спертый, влажный и горячий до
невозможности воздух жжет легкие, я огляделась.
Огромный зал. Бетон, подумала я вначале, но нет, камень, серый
камень, с которого не капает, а льется конденсат, жар пламени под
котлами, огромные чаны, в которых варится чье-то белье.
Сестра-наставница или надсмотрщица, женщины, бесправные, покорные,
лишь изредка пытающиеся взбрыкнуть и тут же принимающие наказание,
каким бы жестоким и бесполезным оно ни было, бывшая бездомная
воровка и девушка, потерявшая честь где-то с кем-то когда-то так,
что многие здесь считали, что она в положении… Я уже знала о таких
заведениях? Безусловно. Я снова утерла пот с лица. Не слишком
интересуясь историей, не особенно уверенно сдавая экзамены в
институте, почти не включая кино и редко читая книги, я все равно
уже слышала о таком.
Подсознание или просто какая-то память? Реальный,
кинематографичный, удушающий бред.
Я покачала головой.
— Идите за мной, — махнула я рукой. — Вы двое. Лоринетта и ты…
как тебя зовут?
— Консуэло, сестра, — глаза «цыганки» расширились от
удивления.
— А остальные — работать!
Я развернулась и вышла из душной прачечной. Я не знала, куда
меня ноги несут, понимала лишь, что мне нужно увидеть. И я почти
бежала по коридорам — сначала узким проходам здания, и вне
прачечной потолки были деревянные, закопченные, низкие, с пятнами
то ли нагара, то ли огня, потом — по галерее со сводами и ликами,
потом — по красивой, яркой и гулкой церкви, и все это время за мной
неотступно следовали Лоринетта и Консуэло. И наконец я вылетела из
дверей красивого храма и повернулась направо — туда, где, я знала,
увижу подтверждение пришедшим на память странным словам.
«Приют благочестия и спасения и чадолюбивый кров Святой
Мадлин».