Я залезла в сундук — скорее потому, что мне очень хотелось
узнать, кто я такая, и я рассчитывала найти хоть что-то о сестре
Шанталь. Документы, драгоценности, памятные вещи. Но то ли у нее
было мало воспоминаний, то ли аскеза ей нравилась: практически
ничего, кроме сменных рубах и хабита, на этот раз с капюшоном, он
понравился мне больше, и я вытащила его, хотя цвет был более серый
и мрачный. Книга, похожая на местное Писание, ее я тоже вытащила,
потому что мне необходимо было знать то, что я не знать не могла
никак; «Слова Милосердной», написано было на обложке. Я присела на
кровать, пролистала книгу.
Вся история и заповеди были изложены короткими абзацами, некое
подобие наших псалмов, и в общем все было намного проще.
Лучезарная, она же Милосердная, имела вполне «земное» имя —
Кандида, сотворила мир некогда из песка и света, а потом явилась в
него и прожила обычную, но очень праведную жизнь как простая
женщина, неся людям знание о добре и зле. Со свойственным мне
скептицизмом я предположила, что это жизнеописание благочестивой
знатной дамы, чью историю превратили в легенду. У Милосердной было
много последователей, кто-то из них заслуживал места в церкви как
святой, кто-то оставался безвестным монахом, и скоро я наткнулась
на стих, который мне объяснил, почему у монахинь похожая на мужскую
одежда и довольно много власти. Милосердная Кандида высшим благом
полагала отказ от мужского и женского и полное посвящение себя как
бесполой личности служению людям, а мирянам заповедала покоряться
воле монахов и монахинь, ибо их устами сама Милосердная говорит с
людьми. Я похмыкала — членство в местном Ордене джедаев устраивало
меня больше, чем знакомая по истории женская участь…
Которое здесь было от нашего неотличимым, если женщина не была
монахиней. Наверное, в Святой Книге имелся на это ответ, но
последнее, что я собиралась делать, это сейчас перечитывать, а
потом переписывать Писание. Вот уж что приведет меня в лучшем
случае к анафеме, а в худшем — на плаху. Мир стоит менять
исключительно так, чтобы это не затронуло твою собственную бедовую
голову.
В самом низу сундука, под кипой рубах и непонятных мне
простыней, я наконец отыскала свиток — не свиток, я обозвала его
«грамотой». Шанталь Аррие, вдова Готье, двадцать четыре года,
святая сестра с девятнадцати лет. Никаких сведений о семье, бывшем
муже, причине его смерти, детях, имуществе — ничего, но это было
уже хоть что-то.