...наслаждение непристойно…
Эту истину тётушка вбивает девочкам, как правило, брошенным теми самыми попрошайками, с пупоньку. Линейкой по ладоням. Розгами по ягодицам. Все, что окружает их (нас?) — должно быть некрасиво. Красота — наслаждение, а оно — непристойно.
Пища груба и безвкусна. Одежда мрачна и убога. Чтение — Семь интердиктов Великого Охранителя.
Так думаю, а сама драю полы.
Меня отвлекает грохот и лязг. Дрожу… Вместе с нашей хлипкой «Обителью лилией».
Вижу их в окно. Шагомеры, девушки пугливо шептались о них, когда забирали одежду из комода и думали, что я сплю. Громадные. Сыплются из брюха парового летуна. (Как вообще такое летает?). Они похожи на устриц с ножками. Хлюпая, приземляются в лужи. Дымят трубами. Урчат медной утробой.
Мир скукоживается, я уменьшаюсь до мышонка. Такой гробине раз шагнуть — и поминай как звали. Это даже не страх — паралич воли. Так и стою с открытым ртом. Восхищенно-пораженно-удивленная. А с тряпки льёт ливмя. У ног уже прилично. Да и подол совсем вымок.
Тут их головотуловища, похожие на лягушачьи тельца, открываются вверх, и оттуда вылетают клубы тьмы. Несутся будто прямо на меня, по пути обретая плоть. И плевать, что между нами стена — ей не выстоять.
И только теперь слышу голоса — вокруг носятся, гомонят.
— У-у, слетелись! — возмущается Агнесс. От неё разит потом, она потлива из-за полноты.
Встаю на цыпочки, пытаюсь посмотреть из-за голов. Я низкорослая, папа (милый, дорогой, любящий папа) зовёт меня «метр с кепкой». Кепок не ношу, да ростом побольше, метр пятьдесят семь. Много не разглядеть, даже привстав.
— Интересно, по чью грешную задницу они притащились? — сюсюкает Люси. У неё нет передних зубов. И нос картошкой. — Но как бы там не было, молитесь, девахи, от одних их взглядов — кожа дыбом. Ух!
А вот и тётушка. Явилась не запылилась. Небеса разверзлись. Взлохмаченная. Глаза белёсые и полны ужаса.
— Бегом вниз, построиться. Экзекуторов нам только не хватало. От этих чем откупиться не знаешь. — И тут замечает меня: — А вот тобой, принцесса, и откупимся. Уже почти двадцать один год — а всё несорванная вишенка! Будет тебе даром хлеб жрать! Хотела продать тебя подороже — ну, видать, не судьба! Пойдешь на корм этим стервятникам.
Вырывает у меня тряпку, бросает с громким всплеском в ведро, а меня хватает под руку и тащит к двери.