Этот пафосный тип в монашеской рясе с погонами бесит до чёртиков.
— А если я откажусь? — сверлю его взглядом. Если я — оружие, может, испепелю?
— Это невозможно. Когда у вас, ещё в утробе матери, проявились силы сильфиды, нас обручили. Служитель Пресветлой S.A.L.I.G.I.A. может какое-то время сдерживать тварь, заключённую в этот хрупкий сосуд человеческого тела. Но когда нужно будет запустить вас, только я смогу это сделать. Все эти годы меня учили управлять сильфидой. Жаль, на симуляторе. Так как остальные представительницы вашего племени дезактивированы. Поэтому будьте послушны, благодарны за право находится среди людей и не уподобляйтесь вашему грешному отцу.
— А что сделал мой отец? Вроде бы, мирный человек был. Счета вёл, любовное фэнтези читал.
— Любовное что?..
— Не важно!
— Важно! Выбросите из своего лексикона слова двоедушцев! Они запрещены. А ваш отец впал в грех сокрытия. Он спрятал вас. Вернее, разыграл похищение. Но, четырнадцать лет назад мы вывели его на чистую воду. Я лично клеймил грешника и сжёг его в синем пламени.
Хватаю ртом воздух. Нужно собраться с силами и знать. Лучше знать сразу.
— А мать?
— Её уничтожили сразу, как вы родились. Родившая сильфиду — великая грешница. Из-за этого сильфид и называют «забирающие жизнь».
— А мою мать… тоже вы…
— Нет. Тогда у меня ещё не доставало полномочий.
— Ах, какая жалость! А я уж было решила, что вы у нас — великий чистильщик. Сразу всех! Под гребёнку!
Вместо ответа он берёт мою руку, поворачивает вверх ладошкой и чертит пальцем по линям. И тут по ним, как по каналам, устремляется синее пламя.
Ору. Трясу рукой.
— Вы совсем спятили?! Мне же больно!
— В следующий раз прижгу язык, — спокойно говорит он, — чтобы не болтали лишнего. После того, что вы делали в «Обители лилий», вас следовало бы казнить прилюдно. Но милость Великого Охранителя защищает вас. И моя любовь.
Слава (кого тут славить? Охранителя — не буду!) кому-то там, рука быстро проходит, но вот в душе продолжает полыхать:
— Любовь? Вы убили моего отца! Вы мучаете меня! Это — любовь?!
— Вроде бы, — говорит он, поднимаясь, и теперь мне приходится задирать голову, чтобы следить за ним, — когда я читал ваше дело, там не значилось скудоумия, которое вы сейчас демонстрируете.
Ах так! Скудоумия! Хватаюсь за поручни кресла, потому что руки так и тянутся к вазе, что стоит в нише неподалеку. Там, кажется, розы.